– Ну ладно я, а ты, боевой офицер медицинской службы, зачем здесь? Ведь мог бы работать в каком-нибудь госпитале легиона?
Амир выпустил ее из объятий и взял в ладони горячую кружку. Чуть помедлив, он все-таки ответил:
– Я вообще не собирался продолжать службу. Хотел поступить дальше, на высшую ступень Медицина. Но наша медсанчасть стояла под самым Юкатаном еще четыре месяца после объявления перемирия. Законы военного времени никто ведь так и не снял. Ну вот пока нас перебросили домой, пока разрешили подавать рапорты на увольнение, я пропустил вступительные экзамены. И действительно работал медбратом в одном из военных госпиталей, – он снова притянул ее к себе. Би положила голову ему на плечо.
– А дальше?
– А дальше, когда поступал, не набрал 0,2 единицы по основным дисциплинам.
– Ужасно обидно.
– Да. Мне не повезло просто на этапе собеседования. Кто-то вложил в мою папку информацию о военной службе. Я сел к экзаменатору, а тот прямо вслух зачитал эту несчастную справку. Мне так неловко стало… Это на бумажках все выглядит красиво и по-геройски. А в реальности война – сплошная грязь, кровь и звериное желание выжить. Ну я разволновался и посыпался на банальных вопросах. «А хирург должен уметь держать себя в руках», – сказал мне профессор и отправил учиться самообладанию.
– Сюда?
– Нет…не сразу сюда… Меня пригласили в один очень хороший гражданский госпиталь медбратом в отделение общей хирургии. И я даже работал там некоторое время… А потом уже сюда…
– А что на гражданской работе не сложилось?
– Тебе говорили, что ты ужасно любопытная?
– Не увиливай, – она чмокнула его в щеку.
– Мой отец – известный кардиохирург. Мама – врач-педиатр. Они все время пытаются вмешаться и как-то с помощью своего авторитета и связей мне помочь. А я все время пытаюсь избавиться от этой опеки. И вот однажды я уже уходил с дежурства, остановил меня заведующий и говорит: «Вы молодец, Амир, отлично работаете. Честно признаюсь, когда отец хлопотал за вас, я думал что пристраиваю на тепленькое место очередного маменькиного сынка. Рад, что ошибся». Это было очень гадкое чувство. Я уволился на следующее утро. И сильно поссорился с родителями. Вот тогда и подвернулась эта должность, – последнюю фразу он произнес тоном человека, не желающего дальше ничего рассказывать.
Но Габриэлла не собиралась так просто сдаваться. Ей было очень важно узнать о нем побольше.
– А воевал ты почему?
– Би, твой чай давно остыл, – он с улыбкой посмотрел на нее. – Скоро совсем рассветет. Давай не будем тратить время на разговоры о войне…
Он поднялся со стула и приблизившись к ней вплотную, стал медленно целовать сначала уголки глаз потом щеки, шею…
«Ладно, успеем еще поговорить», – подумала Габриэлла, подаваясь навстречу его губам.
***
С того дня жизнь арестантки БИ-320 изменилась. Она наполнилась порхающими взглядами во время утренних и вечерних перекличек, дразнящими, томными мыслями во время работ, будто украденными поцелуями, объятиями, обжигающими прикосновениями к воспаленной от сладостного ожидания коже. Каждый день в течение последующей недели она просыпалась и думала, что это безумие пора прекратить. Но вся ее решимость осыпалась пеплом к ногам интенданта, как только встречались их взгляды. Он говорил: «Би, пойдем» и она готова была бежать за ним куда угодно. Амир ни разу не спросил о том, замужем она или нет. А она за все время в лагере столько раз отчаивалась и снова надеялась, столько плакала, мечтая, что вот-вот еще немного и Шан найдет ее, что теперь когда ее арестантская жизнь оказалась длиннее, чем супружеская, в сердце осталась только едкая злость на императора и обида на отца. «Хватит обманываться. Они смирились, оплакали и забыли меня. В лучшем случае. А в худшем просто убрали с глаз долой. Значит, и я теперь сама за себя».
