Мозг говорит, что вроде бы самое время плакать, но у меня только губы трясутся. Слов нет.
- А З-зеленцов… Геннадий? - смотрю на врача.
И тут его кажется пронимает мое состояние.
Медик прочищает горло, потом оборачивается.
- Вообще-то мы не даем сведения не родственникам.
Задерживаю дыхание. Да как ты так в точку-то попал? Ах да, вероятно увидел то, что на моем пальце нет обручального кольца.
Смущенно натягиваю перчатку. Хотя в приемном тепло. Какой смысл? Сейчас я выгляжу странно, зажившая пальто под мышкой, одетая в длинное расшитое блестками, вечернее платье и с меховой перчаткой на правой руке.
- Но… - продолжает врач. - Позвоните в диспетчерскую службу, все то же самое услышите.
Он плюхается за компьютер и, подслеповато щурясь, вглядывается в монитор.
- Да, Зеленцов-то как раз у нас есть. Кхм… - замирает, прикусывает губу.
Маска у него натянута на подбородок, поэтому ничего не скрывает мимику.
Замечаю на его усталом лице, носящем следы видимо тяжелого предпраздничного дежурства, сочувствие.
- Он в данный момент на операции, - наконец сообщает мне доктор до того как я успеваю испугаться, что Гена уже мертв.
- Я дам вам номер, по которому можно связаться с нашими врачами. Они сообщат, когда вы сможете повидать его. Скорей всего это завтра. Еще наркоз, реанимация.
Врач что-то быстро чиркает на листе, и я дрожащими пальцами принимаю бумажку.
Вздрагиваю и разворачиваюсь.
Наркоз. Реанимация.
Еще этим утром у меня была семья и я была счастлива. Теперь ничего уже нет.
Выхожу на улицу, засовывая ладони в карманы. Хочется орать так, чтобы рухнула эта долбанная больница.
Выть от бессилия.
Геннадий где-то там на операции. Ему скорей всего уже дали наркоз. Бригада скорой, которая привезла его сюда и, возможно, последними видела мою девочку, уже умчалась по новым вызовам. Это я успела выяснить у сердобольной медсестры приемного, которая втолковывала мне, что лучший способ найти дочку - звонить в МЧС.
Еще есть вариант вернуться на место происшествия.
“Но захотите ли вы это видеть?” - заглянув мне в глаза, спросила медсестра.
Я хочу орать!
И плакать!
И биться о стену!
В этой больнице, в месте, где, вроде как, принято помогать тем, кому плохо, тем, кто попал в беду, никто не может помочь мне.
В МЧС бормочут что-то невразумительное: обзванивайте стационары.
Как можно не знать, куда делся один маленький ребенок?!
А если она… если она куда-то ушла?
Испугалась. Убежала.
От этой картины мое сердце еще сильнее обливается кровью. Моя маленькая девочка в огромном мегаполисе ночью. Одна.
Холодные, мерцающие огни предновогодних гирлянд, сотни безразличных прохожих, спешащих по делам и моя крошка, которая не знает, у кого попросить помощи, которая плачет одна.
Закусываю ноготь.
Сейчас я натурально вою и даю волю слезам.
И никто в целом мире мне не поможет.
Происходит почти то же, что было и тогда…
В кармане пиликает сотовый.
Надя. Подруга, которая нас с Геннадием и свела.
Подношу аппарат к уху и все, на что меня хватает это разреветься в трубку в ответ на ее слова:
- Слух, Ань, а Генка-то… он не на корпоративе? Не загулял, м? А то с обеда звоню и молчит сотовый…
Подруга прерывается, слыша мои рыдания.
- Бросил тебя что ли накануне нового года? Вот же гад!
- В больнице! - наконец, выдавливаю из себя слова, размазывая перчаткой по лицу слезы. - В реанимации! Ника пропала-а-а-а!
