Модюи, однако, не указал никаких методов консервации. Окуривания серой казались ему незаменимым средством для уничтожения вредных насекомых. Однако сера действует слишком сильно, она разрушает и сами шкурки… их верхние слои оказывались пережженными; сернистый пар превращал красный цвет в грязно-желтый, желтый под его воздействием тускнел, синий уходил в черноту, пачкались футляры и даже стекла, которыми их накрывали.
Миссис Р. Ли. Таксидермия, или Искусство сбора, подготовки и монтажа образцов естественной истории. Лонгман и Ко. Лондон, Патерностер-Роу, 1820.
В последние недели трудно было не обнаружить себя, – едва ли не самое трудное в этом долгом и ужасном предприятии. Было время, когда оставалась еще возможность рассказать и другую историю. Но мне не хватило смелости, и момент ускользнул.
Среди мертвых – все эти долгие, долгие годы. Запах серы и могилы. Запах гниющей, не законсервированной плоти. Темное стекло. Они запятнали красоту этого места. Разрушили все, что в нем было прекрасного, погрузили в темноту.
Старые грехи отбрасывают длинные тени.
Первые шаги на этом пути сделаны, и теперь у меня нет другого выхода – только идти по нему до конца. Эта история началась и закончится на кладбище, там, где лежат и копошатся в стылой земле кости, пауки и черви. Я даю каждому шанс поступить по совести. Шанс возместить ущерб.
Я не верю, что они ко мне прислушаются.
Я не прошу ни оправдания, ни сочувствия. Это не попытка смягчить твое отношение ко мне жалостью, печалью или раскаянием. Они сами выберут свою судьбу, и я не жду, что они сделают правильный выбор.
Я слежу за тобой.
Глава 7. Блэкторн-хаус. Фишборнские болота
Крик нарушил тишину в мастерской.
Конни уронила щипцы. Новый крик – и она вскочила на ноги. Первым чувством был страх за отца, но потом она поняла, что звук доносится снаружи. Это не Гиффорд, это Мэри.
Набросив на галку газетный лист, она подобрала юбки и бросилась бегом через буфетную в огород.
– Что случилось?
Мэри стояла у бельевой веревки, согнувшись в три погибели и держась руками за грудь. Прищепки разлетелись по земле, корзина с чистым бельем лежала на боку. Лучшая льняная скатерть, два носовых платка с синей вышитой монограммой КГ, кухонное полотенце с зеленой каймой – все это вывалилось в грязь.
Конни бросилась к Мэри. Девушка все еще кричала, но выкрики эти были странно ритмичными, похожими на пронзительные, повторяющиеся гудки. Больше никого не было видно, и Конни не могла понять, что же так перепугало Мэри. Она положила руки ей на плечи.
– Ради бога, что случилось? Вы ушиблись?
Горничная смотрела на нее широко раскрытыми невидящими глазами, но рот у нее, к счастью, закрылся.
– Что вас довело до такого состояния? Говорите же.
Мэри хватала губами воздух, почти всхлипывая.
– Вас никто не будет бранить, – сказала Конни, чувствуя, как девушка дрожит всем телом. – Говорите.
Конни почувствовала, как служанка высвободилась из ее рук, услышала, как она глубоко вздохнула. Еще несколько мгновений – и Мэри обернулась и указала рукой на узкий ручеек, протекавший вдоль северной границы сада. Один из многочисленных притоков, впадавших в большой ручей.
Неужто она до полусмерти испугалась водяной крысы? Или толстого черного угря, которые водились на берегу реки? Дэйви Ридман всегда ловил их там на самодельную удочку. Вид у них и впрямь отталкивающий, и этой весной их развелось гораздо больше, чем обычно, но ведь они безобидны.
