Конни повертела галку в руках, тщательно оглядела со всех сторон и решила продолжать. Мясо не липло к пальцам, а сама птица была великолепна. Конни не хотелось, чтобы она пропала зря. Пришло время начать превращение этого мертвого тельца в нечто прекрасное, в то, что будет жить вечно. Внутренняя сущность птицы, сохраненная благодаря ее мастерству и умению, воплощенная в одном-единственном мгновении.
Бессмертная.
Конни сбрызнула шкурку птицы водой, чтобы та не съежилась и не лопнула, и продолжила работу с того места, где остановилась до обеда. Она продвигалась вниз по позвоночнику, скальпель поскрипывал, когда она счищала мясо с костей, жир с хрящей и вытирала о край газеты крошечные перышки. Белая хвостовая кость и острый кончик правого крыла, словно срезанные под углом – деталь, говорившая о том, как умерла эта птица. Конни подозревала, что ее подстрелил егерь в Старом парке, но у галки еще хватило сил прилететь умирать домой. Конни нашла ее на земле у куста боярышника. Потребуется немалое мастерство, чтобы замаскировать покалеченное крыло, когда придет время набивать и монтировать птицу.
Конни еще не отошла от потрясения после сцены с отцом – и от его нечаянных проговорок, и от дразнящих намеков на то, сколько еще он мог бы рассказать ей, если бы захотел. Но она понимала, что нельзя позволять себе слишком погружаться в эти мысли. Когда она взволнована или расстроена, больше риска провалиться сквозь трещину во времени. Эти обессиливающие тревожные эпизоды помутнения рассудка были причиной, по которой отец не отдал ее в школу, когда она оправилась после несчастного случая.
Конни начала сдирать кожу с шеи и наконец дошла до черепа. Эта была самая нелюбимая ею часть процесса. Структура ткани и запах напоминали о том, что без смерти не было бы новой формы жизни. Не было бы красоты.
Конни задумалась, стоит ли пытаться продать галку, когда та будет готова, – при условии, что она останется довольна своей работой. Последний заказ был осенью – чучело грача для цирюльника из Чичестера, которому хотелось поставить в витрину что-нибудь необычное, что привлекло бы внимание клиентов, – и, хотя отец упорно не желал говорить с ней об их финансовых делах, Конни подозревала, что никакой заработок не будет лишним.
Она вздохнула, размышляя, как бы проделать это без ведома отца. Но, по правде говоря, какая бы судьба ни ждала ее творение, успокоение приносила сама работа. Когда Конни оставалась в мастерской одна, она чувствовала себя по-настоящему собой. Они с птицей вместе работают над созданием чего-то нового и необычного. Процесс был наградой сам по себе. Снятие шкурки, чистка, набивка помогали укрепиться в чем-то осязаемом, ощутить связь с реальным миром.
Конни отложила скальпель и взялась за щипцы. Прижав ободранную галочью голову к столу, она вставила кончики в левую глазницу и сжала. Сначала, как всегда, глазное яблоко держалось крепко. Затем оно выскочило, и следом вытекла струйка чернильно-темной жидкости. Круглый с трех сторон, с четвертой, той, что ближе к глазнице, глаз был приплюснутым и по форме напоминал ягоду черники. Конни положила его на стол, рядом с тонкой черной полоской птичьего языка.
Правый глаз вышел легче. Закончив, Конни завернула все это в клочок газеты и бросила в ведро.
Ну вот, худшее позади. Конни вздохнула, стараясь не втягивать ядовитый запах слишком глубоко в легкие. Тупым ножом вырезала прямоугольник на затылке. Потом теми же тонкими щипцами начала осторожно вытягивать серое вещество галочьего мозга из отверстия. Постепенно, потихоньку – дело хлопотное и грязное. Она опустила плечи и покрутила шеей, зная, что скоро все закончится.
