Сунула руку в пакет и выудила из кучи окурков и спичек клочок бумаги. Обычной кремовой писчей бумаги, довольно хорошего качества, ничем не примечательной. Черные буквы, написанные от руки.
Взяв клочок двумя пальцами, Конни сдула теплый пепел. Она сумела разобрать только шесть букв: «ДРА КРО…» Невозможно было понять, что это – часть имени или адреса, невозможно угадать, что стояло до или после. Между третьей и четвертой буквами был, кажется, небольшой пробел, но точно сказать трудно.
Единственное слово, которое можно было разобрать, стояло в верхнем правом углу листа бумаги – «лечебница». Может быть, это письмо из Грейлингуэлла? Если да, то от кого? Насколько знала Конни, отца ничего не связывало с этим заведением. Она ни разу не слышала, чтобы он упоминал о нем.
Время как будто замедлилось. Знакомое ощущение – все темнеет, проваливается в черноту… Конни не хотела сдаваться ему. Она не даст затянуть себя в эту тьму. Она не бросит отца на произвол судьбы. Что бы он ни сделал, где бы он ни был сейчас, нельзя терять голову.
Она тяжело опустилась на кровать и попыталась сосредоточить внимание на клочке бумаги.
Гиффорд приподнял голову с земли, ощущая во рту вкус грязи, соломы и крови. Ощущение было такое, будто он только что провел пятнадцать раундов с Джеком Джонсоном. Костяшки саднило, губы тоже. Когда он попытался моргнуть, то понял, что левый глаз заплыл и не открывается.
Прошло несколько минут, затем он осторожно попытался приподняться и сесть. Это удалось, но с таким трудом, что он стал задыхаться от натуги. Прислонился спиной к стене. Грудь сдавило, ребра ныли.
Еще через пару минут он устроился на полу поудобнее, вытянув ноги перед собой, и попытался вспомнить, что произошло. Много лет он ждал, зная, что однажды его призовут к ответу. И вот этот день настал.
Его грехи его настигли.
Сначала он сидел у себя в комнате, чтобы не встречаться с Конни: не хотел ей лгать. Старался не пить – не получалось. Он понимал, как опасно распускать язык. Конни всегда видела его насквозь, голова у нее варила всегда, даже когда она была совсем малышкой. Бывало, называла его Гиффордом, покупатели смеялись. И разве он не замечал в последние дни, как она стала по-другому смотреть на него, когда думала, что он не видит?
Он знал: она пытается вспомнить. Если бы он мог сказать ей, почему самое безопасное – это забыть!
Именно этого он боялся больше всего на свете. Ведь если ее воспоминания хлынут наружу, как сквозь трещину в плотине, – как знать, чем это закончится?
Что он рассказал ей днем? О чем спьяну проболтался? Они разговаривали – это он помнил. Но то, что было сказано, совершенно стерлось из памяти. Она заставила его говорить, рассказать о том, о чем нельзя было рассказывать. Он похолодел от страха. Какие тайны он выдал?
Ему было худо, он был весь в синяках с головы до ног. Не нужно было выходить из комнаты, но он не мог больше высидеть под замком, наедине с виноватыми мыслями и скорбящим сердцем.
Десять лет. Вот сколько он живет с последствиями всего этого. Ничего дурного, думал он. Четверо благовоспитанных джентльменов хотят провести особенную ночь. Ночь, которая запомнится.
Гиффорд закрыл лицо руками.
Все эти годы он молчал. Все эти годы брал их деньги и тратил с пользой. Как надо тратил. У них не было причин преследовать его, разве не так? Он не хотел больше вспоминать: от напряжения заболела голова.
