…Вернулся смущённый и выпивший для храбрости отец, молча и как-то неуклюже протянул Лене пакет с подарком от крёстной. В пакете лежало чудесное новое платье.
Подружки посидели и разошлись.
Славик вызвался помочь Лене убрать следы праздника в квартире. Парень и не думал скрывать свои чувства. Вытирал полотенцем вымытые тарелки до скрипа.
Когда он наконец-то ушёл, Лена мельком подумала, что наверняка его сейчас отмутузит Паша. А если Славик получит традиционный фингал, у него точно пропадёт охота встречаться с ней и, тем более, дарить цветы.
Но Славик не пропал с радаров, как остальные. Явился на следующий день под каким-то предлогом. Отметины сильной драки у него на лице, конечно, имелись. Но, похоже, он сумел отстоять своё право на встречи с Леной.
…В ухажёрах у моей мамы не было недостатка с юности. Её красота совсем не подходила к обстоятельствам её жизни. Она не жаловалась, была общительной и оптимистичной. И по её манере держаться на людях мало кто понимал, что у этой красивой девчонки на сердце.
А на сердце был страх. Ей так не хватало того, что нужно любому подростку: любви, заботы, опоры.
Лена похоронила мать через два года после того злополучного дня рождения.
Женечка дождалась, когда дочке исполнится пятнадцать, и тихо покинула этот мир…
***
Со смерти Евгении прошёл месяц.
Бабушка уже почти перестала приходить в квартиру, где скончалась её любимая дочь – не могла, была разбита и телом, и духом. Жила в своём доме, оплакивая утрату.
Валентин горевал по-своему и топил горе в вине. И тоже редкую ночь проводил под одной крышей с собственной дочерью, у него давно была другая жизнь на стороне.
А Лена осталась. Куда ей деваться?
Днём ещё ничего: то подруги зайдут, то Славик – он упрямо отвоёвывал пространство рядом с Леной, несмотря на то, что Паша постоянно лез в драку.
Но вот ночами…
Ночами Лена почти перестала спать. То слышались звуки, напоминающие о присутствии в доме мамы. То просто мешали грустные воспоминания о ней и мысли – как она там, на небе?
Лена плакала в подушку: «Мама, мамочка, как ты могла меня бросить, зачем ты так много работала, почему заболела?!».
Но слезами горю не поможешь. И Лена всё чаще задумывалась: что делать дальше, как жить?
Втайне от всех она хотела бы поступить в театральный. А что? Внешность у неё как у звезды. А про артистичность ей говорит каждый второй.
Но Валентину такая идея категорически не нравилась. Слово «артистка» в его устах принимало какой-то неприятный, нехороший оттенок.
Когда пришла пора заканчивать восьмилетку, Валентин настоял на том, чтобы Лена отнесла документы в техникум при заводе. По отцовскому мнению, перспектива трудиться на том же предприятии, где прошла его жизнь, была единственно верным решением.
«Артистка!» – хмыкал иногда Валентин с таким выражением лица, будто стряхивал с себя гадкое насекомое.
Волей-неволей, Лена с планами отца согласилась. Но грядущую заводскую перспективу заранее возненавидела всей душой – это была чуждая ей, навязанная жизнь.
…Однажды её грустные полуночные раздумья о туманном будущем прервал внезапный тихий стук в дверь. Лена похолодела.
Многие во дворе знали, что в такой-то квартире одна ночует пятнадцатилетняя девчонка. Кто же это? Преступник? Насильник? Убийца?
Лежала, не двигаясь и даже не дыша. Чудилось, что в замочной скважине что-то скребётся, будто кто-то пытается тихо проникнуть в квартиру.
