Впрочем, ночной гость постоял под дверью и быстро ушёл. Хотя Лене казалось, что его стук длился не менее часа.
Уснула под утро. Днём происшествие сравнялось со сном: было или почудилось?
Но на следующую ночь тихий стук повторился. А потом ещё. И ещё…
Лена стала бояться ночи. Кому понадобилось её пугать? Это точно не воры – если бы захотели, могли бы открыть дверь, это Лена знала точно: замок-то простой.
Отец домой почти перестал заходить. А если и оставался на ночь – то, скорее, для очистки совести. Не будь тут Лены, он и вовсе бы забыл дорогу сюда.
Но сказать Валентину о ночных звуках Лена не решалась. С отцом теперь вообще было трудно общаться, будто они, даже находясь рядом, пребывали на разных планетах.
Говорила подружкам, звала ночевать – только все боялись, находили поводы для отказов: мало ли что.
Бабушке рассказать о ночных страхах Лена не смела, как и отцу – на бабе Любе после похорон лица не было, горевала о дочери сильно.
Иногда проходили целые ночи без этого страшного, едва уловимого стука.
Сон у Лены стал тревожный, поверхностный. Она похудела, осунулась. Но обращать внимание на это было, в общем-то, некому.
…На сорок дней со дня смерти Евгении собрались близкие: родственники и друзья. Лена знала не всех. Поэтому не удивилась, увидев среди пришедших на поминки молодую женщину, дальнюю родственницу Евгении – Наталью.
Наталье было лет двадцать пять, симпатичная, приятная в общении. На неё поглядывали за столом, перешёптывались. Но Лена не прислушивалась: душа её мамочки окончательно покидала Землю, ведь так считается на сороковой день…
Валентин после поминок пошёл провожать Наталью. И ночевать не вернулся.
Осталась бабушка.
В ту ночь Лена снова лежала в кровати, вся обратившись в слух. Но ничего не было слышно, разве что кто-то ходил по двору, да проезжали машины по улице.
Рядом ворочалась на кровати бабушка, ей явно не спалось, думалось о чём-то, бабушка тяжко вздыхала.
– Как же так, – вдруг тихо пробормотала она, уверенная, что Лена спит,– совсем Валентин людей не стыдится, ведь только жену схоронил.
…Так Лена узнала, что Наталья и есть та самая пассия, с которой крутит роман её отец.
На следующий день Валентин ненадолго зашел в квартиру, переоделся в чистое, собрал кое-какие вещи из шкафа и молча ушёл – теперь уже окончательно.
Он фактически не ночевал в квартире два месяца, либо приходил в пять утра – перед сменой. Возможно, Валентин и думал о дочери, которую бросает одну, а ведь она только что потеряла мать! Но его уход будто перечёркивал прошлое, отрезал его, как отрезают подгнившую сторону ещё вполне съедобного яблока.
А ночные визиты и постукивания в дверь всё продолжались.
И лишь когда они довели Лену до нервного срыва, она, наконец, призналась бабушке: ей до ужаса страшно оставаться одной в опустевшей квартире!
Баба Люба выслушала, перекрестилась. И отреагировала неожиданно.
– Лена, – сказала она, взяв внучку за руку, – ты уже большая девочка, должна понимать. У папы другая женщина.
Лена округлила на бабушку глаза: да сколько можно говорить об отце, он же ушёл!
– Поговори с ним, – продолжила Любовь. – Пусть он приводит свою Наталью сюда. Начинайте жить вместе, когда-то всё равно придется.
Лена вскочила с табурета, разговор шёл на кухне, и выбежала в комнату, где всё ещё стояла мамина кровать.
«Мама, мама, зачем ты меня оставила…».
Лена по привычке села на пол и стала думать.
