– Да ладно, соберем, пусть твоя хрюшка лопает.
Витька послушно нагнулся, стал поднимать конфеты и кидать их в коробку.
А я, не отрываясь, смотрела на Макса.
Отличник, из «хорошей полноценной семьи». Одет в фирменное. Глаза наглые. В сочинениях пишет: «стану юристом».
– Да какая разница, – сказал он, нависая надо мной, – всё равно эта дура не узнает. А вообще, выбирала бы, с кем дружить. Или ты не брезгливая?
Что произошло дальше, в деталях не помню. Меня охватила ярость. И моя рука оставила на щеке Макса красное пятно – я дала ему пощечину.
Макс непонимающе посмотрел в мои глаза. А потом, вместо того, чтобы отступить, как подобает представителям сильного пола, он в бешенстве подхватил меня, и вытер моей спиной все формулы на доске, старательно выведенные на уроке учительницей.
В ушах у меня зашумело. И я стала лупить Макса руками и ногами.
Ор в классе достиг апогея – наверное, именно так гудели гладиаторские арены Древнего Рима.
Но я видела перед собой лишь багровое от злости лицо своего врага. Я, как разъяренная кошка, впивалась в его кожу когтями.
– Отцепись, чокнутая!
Его слюна на моем лице показалась мне каплей яда. Я повисла на Максе, готовая кусать и щипаться!
Он попытался меня скинуть. Но не удалось. Тогда он протащил меня через весь класс и сделал попытку отшвырнуть у двери. Но дверь за моей спиной распахнулась. И мы, сцепившись, вывалились в фойе.
Гул усилился. Кажется, сбежалась вся школа. Мы крутились по полу, пока Максу не удалось, наконец, подняться – вместе со мной. Он схватил меня за волосы… И тут я увидела в его глазах решимость убийцы.
…Именно тогда меня пронзила мысль, ставшая моим жизненным кредо: даже если покалечат – не сдамся! Никогда. Ни за что.
И я ударила Макса в пах.
…Он вскрикнул. Скривился. И утратил контроль.
Я воспользовалась моментом и толкнула его …в пылу не заметив, что за ним – панорамное окно от пола до потолка.
Послышался треск стекла.
…Вытаращенные от страха глаза Макса навсегда врезались в мою память. Я успела схватить его за рубашку и удержала от падения вниз.
Повисла секундная тишина. А потом – взрыв звонка на урок.
Однако никто и не думал расходиться по классам. Макс ошалело смотрел на меня, на голове – струйка крови, видимо, порез. Но мне было всё равно. Я разжала пальцы и отшатнулась.
– Евгения!?!
Рядом встала Завуч – во всех школах они одинаковы.
– Что тут произошло?!
Я ничего не могла сказать, во мне всё кипело, дыхание было горячим, как после стометровки.
– Отвечай!
Кто-то сунул мне в руки мой портфель и пакет с бананами. Я взяла их. И быстро пошла прочь – от Завуча, Макса, от всего своего класса, от ужасного звона стекла и страшной мысли, что Макс мог выпасть, погибнуть.
– Евгения! Стой!
Но окрик Завуча лишь добавил мне скорости.
Коридоры закрутились, как узоры в калейдоскопе. Я неслась на выход, размазывая по щекам слезы и представляя, как на подоконнике лежит изуродованная коробка с как попало накиданными конфетами…
…Наверное, прохожие оборачивались мне вслед, когда я фурией летела по улицам: с растрёпанной головой, в порванных колготках, в грязном костюме с белым от мела пиджаком.
В больнице осунувшаяся Оля вышла ко мне в коридор из своего отделения. Её рука была на повязке. Я протянула бананы. И, не в силах произнести ни слова, развернулась и молча ушла.
Какие уж тут слова…
…В школе, разумеется, был грандиозный скандал. Ещё бы: подрались не какие-то там отщепенцы – два претендента на золотые медали. Было собрание, требовали объяснительные, вызывали родителей…
