– На мониторе есть ритм, – слышу через несколько секунд. – Ставим вторую капельницу?
– Нет. Что это, Лена? – спрашиваю Севастьянову, которая присоединилась к нашей бригаде.
– Неэффективный выброс, – отвечает она.
– Да. Дифференциальный диагноз?
– Гиповолемия – уменьшение объёма циркулирующей крови, гипоксия – кислородная недостаточность, напряжённый пневмоторакс – патологическое скопление воздуха или других газов в плевральной полости, лёгочная эмболия – закупорка лёгочной артерии и/или одной из её ветвей тромбом, выпад в перикарде, тампонада – скопление жидкости в полости перикарда, – отвечает Севастьянова, словно книгу читает. Про себя отмечаю, что из неё после окончания ординатуры получится очень хороший врач.
– Катя? – спрашиваю медсестру, и та привычно отвечает:
– Брадикардия 48.
– Что будешь делать? – этот вопрос Севастьяновой.
– Дайте ему сдохнуть, – говорит кто-то из бригады «Скорой». Они ещё здесь.
– Он больной, и мы должны сделать всё, что можем, – отвечаю на эмоциональный выпад. – Елена?
– Ампулу адреналина струйно и миллиграмм атропина.
– Всем ясно? – осматриваю коллег, которые, не окажись меня здесь, возможно, стояли бы сложа руки и ждали естественного конца. Не могу их за это осуждать, но и не приветствую подобное. – Выполняйте.
Делаем интубацию.
– Пульс слабый, – говорит Катя.
– Слева дыхания нет, – сообщает ординатор. – Шейные вены расширены. Как я и говорила – напряжённый пневмоторакс.
Приходится ставить центральный катетер. Он необходим, поскольку преступнику требуется перелить много крови.
– Сколько осталось первой отрицательной? – спрашиваю.
– Это всё, четыре единицы, – докладывает Катя.
– Твоё решение? – спрашиваю Севастьянову. Знаю, что сейчас не слишком подходящее время для учёбы. Но есть надежда, что умница-ординатор справится. Она поджимает губы, думает пару секунд и выдаёт:
– Будем делать аутотрансфузию!
– Уверена? – задаю новый вопрос. – Вольём обратно его же кровь? Разве больному не нужно переливание?
– Он его получит.
– Здесь мало. Половина на полу, – продолжаю нагнетать обстановку. Делаю это специально: самый быстрый метод научить птенцов летать – выбрасывать из гнезда. Правда, в нашем случае я выступаю в роли того, кто выталкивает, но внизу мягкое подстелила. Ведь не ухожу.
– Ничего. Ему хватит, – резко отвечает Севастьянова.
– Ему нужна кровь, Лена!
– Это тоже кровь, – говорит ординатор. – Подключайте к центральному катетеру на полную!
Мы продолжаем возиться ещё минут двадцать.
– Как он? – в палату заглядывает Данила Береговой. – Помощь нужна?
– Доложите, – говорю Севастьяновой.
– Массивный гемоторакс – скопление крови в плевральной полости, возможно задета лёгочная артерия, – отвечает ординатор. – Мы сделали аутотрансфузию из дренажного мешка. Давление поднялось до 80.
– Ты влила обратно его кровь? – удивляется Данила.
– Операционная оповещена. Он вполне стабилен. Можно везти.
– Тогда отправляем, – решаю я.
Это поистине удивительно! Мы только что спасли трижды никчёмную жизнь человека, который совершил столько жестоких преступлений, одно из которых закончилось гибелью пострадавшей. Вот зачем мы это делаем? Бешеных зверей не лечат, их отстреливают. Может, и с такими, как этот Садым, следует поступать так же? Но я не должна поддаваться эмоциям. Во-первых, потому что клятва Гиппократа для меня не пустой звук. Во-вторых, степень виновности подозреваемого определяет суд. Мы же, если не станем лечить попавшего к нам человека, станем заниматься самосудом, а это в нашей стране уголовно наказуемое преступление. Получится, что уподобимся насильнику и убийце.
