Вместо ответа Готфрид крикнул:
– Выводи упряжку, Филипп, быстрее! Стрельцы, седлайте коней – и к воротам! Бежим! – Он схватил Петра за рукав кафтана и поволок к двери.
– Господине! – снова взмолился юноша и упал на колени, – Христа ради, возьмите меня с собой.
– Беги, открывай ворота! – почти злобно заорал Готфрид на отрока и рывком вытолкнул послушника на улицу.
Мальчишка вылетел из кельи, подхватил руками свой длинный подрясник и побежал по скользкой, размокшей от дождя дороге к воротам. Он бежал и плакал, слезы вместе с дождем заливали глаза. Запутавшись в подряснике, он поскользнулся и упал лицом в грязь. В этот момент мимо него проскакали два стрельца, а следом за ними пролетела и повозка, колеса которой по чистой случайности не проехали по распластанным на земле рукам мальчика. Тот поднял залитое грязью лицо, провел по нему мокрой рукой и исступленно закричал:
– Господине! Господи-и-и-не-е!..
Но тьма уже поглотила повозку. Возбужденная толпа монахов шла от сгоревшей церкви. Завидев коней, которые во весь опор неслись от келий к воротам, они свернули в сторону и, обойдя гостевое жилье с другой стороны, ринулись через бурелом и колючий кустарник им наперерез, надеясь срезать угол и нагнать беглецов, прежде чем те успеют открыть ворота. Густые заросли, с цепкими колючками и крепкими как железо сучьями недолго сдерживали их пыл. Даже воинственный призыв келаря схватить и предать преступников Божьему наказанию, хоть и добавил ярости братии, но не смог ускорить их продвижение сквозь дикую поросль. Отдельные монахи, прорвавшись сквозь колючки и не дожидаясь остальных, бежали за беглецами, пытаясь задержать их. Но эти одиночные нападения не имели успеха.
Пока Готфрид, Петр и возница Филипп отбивали натиск обезумевших иноков, оба верховых стрельца, спешившись, пытались камнями сбить с ворот замок.
– Где Кирюшка? – крикнул Петр, уворачиваясь от замахнувшегося на него палкой худого, но высокого и жилистого монаха.
– Нету его! – ловко орудуя тростью, крикнул Готфрид.
– Ты же его послал ворота открыть?
– Отстал! – кольнув острием шпаги коротконого инока, выдохнул Готфрид. – Я увидел его в последний момент, когда он упал. Но мы уже проехали мимо, и я не стал останавливать Филиппа.
Аптекарь хотел еще что-то сказать, но из кустов неожиданно выскочили сразу трое преследователей. Один из них из-за спины сделал замах палкой и норовил ударить Готфрида по голове. Тот ловко увернулся и с силой ткнул сначала одного, а затем другого своей тростью в живот. Оба упали на землю и, корчась от боли, отползли в сторону. Третий, обронив клобук, в испуге отбежал и, не понимая, что случилось с его товарищами, в нерешительности застыл на месте.
– Как думаешь, собьют стрельцы замок? – спросил Петр, едва успевая отбиваться от наседающего на него инока.
– Нет! Нужно наскакивать на ворота, – делая выпад шпагой вперед, прокричал Готфрид. И в этот момент услышал глухой стон Петра. Обернувшись, он увидел, как тот сложился пополам и со стоном упал. Три шага отделяли его от друга, но, подоспевшие два монаха – один вилами, а другой палкой – стали оттеснять Готфрида в сторону, мешая ему прийти на помощь товарищу. Краем глаза он заметил, как верзила, который свалил его друга, подошел к Петру и со злорадной улыбкой неторопливо замахнулся своей палкой, чтобы опустить ее на его незащищенную спину. Ужас сковал Готфрида. Он было рванулся на выручку товарища, но тут же получил удар дубьем по левой руке. Благо удар был скользящий и не причинил ему особого вреда. В тот же миг раздался дикий крик, и верзила с окровавленными руками повалился под ноги Готфриду. Два инока-коротышки от неожиданности замерли и, побросав палки, стали неистово креститься. Это и нужно было Филиппу. Он кнутом рассек голову маленькому монаху, сбив с нее разорванную надвое окровавленную скуфью. Возница соскочил со скрепы повозки и помог Петру в нее забраться.
