– Конечно, Егора теперь не вернуть, жаль товарища, все-таки в одной сотне служили, – сокрушался Филипп.
Он молча достал из ящика уже знакомую читателю дорожную лампу со слюдяными оконцами и вставленной в нее сальной свечой, повесил на шест и, примостив кусочек трута к свече, сильно чиркнул кресалом по камню. Из-под металла вылетел плотный пучок искр. Береста задымилась. Возница вынул из фонаря свечу и поднес к ней трут.
– Загаси огонь, Филипп! – резко приказал Готфрид.
– Почему? – удивился тот. – Ведь еще по указу покойного Алексей Михалыча ночью положено…
– Погаси огонь! – зло сквозь зубы повторил Готфрид.
Филипп молча подчинился и сапогом затушил тлеющую бересту. Все трое настороженно посмотрели на Готфрида, который впился взглядом во мрак и к чему-то прислушивался. Наконец тишину вновь нарушил возница Филипп, но вопрос он задал совсем тихо:
– Скажи, аптекарь, какого хрена мы должны ехать без фонаря? А ежели, не приведи Господи, кто-нить ненароком в темноте на нас наскочит?
– Если ненароком кто и наскочит, – вполголоса проговорил Готфрид, – то не страшно, скажем, что кресало подвело – отсырело, и по-доброму разъедемся, а вот если… Тихо! – Он поднял руку и еще сильнее напряг слух. – Кажется, кто-то скачет. Филипп, успокой лошадей, чтобы не заржали.
Возница снял с одной попону, накинул ее на головы обеим лошадям и тоже стал всматриваться в темноту. Василий последовал его примеру. Действительно, на противоположной стороне тракта сначала показались мерцающие огоньки, а следом за ними появились и силуэты всадников. Судя по многоголосому гомону, их было не меньше дюжины. Они скакали мелкой рысью и о чем-то яростно спорили.
– Наверное, тоже в Москву направляются, – шепотом проговорил Филипп.
– А орут-то будто пьяные, – сказал стрелец Василий.
– Да они и есть пьяные, – чуть слышно подтвердил Филипп. – Глянь, как лаются-то промеж себя. – И он рукой указал на две подвижные серые тени. – Ишь как коня-то закрутил. Ты смотри, лихой какой, саблю выхватил, глянь, в наскок пошел. Видать, щас драться будут.
– А тот-то, тот, другой, бердыш занес. Ух и сеча сейчас будет. Он же ему голову снесет, – чуть ли не в полный голос пробасил Василий.
– Тише ты, громогласный! – зашипел на стрельца Готфрид. – Услышат! Хорошо, что рогожа у нас откинута, а то она светлая, в темноте заметили бы.
– Филипп, тебе слышно, о чем они спорят? – шепотом спросил Петр возницу.
Но тому не пришлось отвечать на вопрос, потому что стрельцы поравнялись с ними, и теперь их голоса звучали отчетливо.
– А ну осади коня, сволочь! – кричал стрелец, замахнувшийся бердышом. – Изыди, бес! В куски изрублю!
В свете нескольких фонарей была видна мощная фигура стрельца с торчащим из-под шапки рыжим чубом и всклокоченной рыжей бородой, который как игрушкой крутил над головой бердышом.
– Ты почему на богоизбранного государя нашего Петра Алексеевича хулу возводишь, крамольник?! – возмущенно кричал на своего товарища другой стрелец, с саблей наголо наезжая на того жеребцом. – Так ты за Милославских? Предатель!
Он вздыбил коня, да так высоко поднял его, что тот, потоптавшись задними ногами на месте, рухнул вместе с седоком в темный кустарник. Откуда через мгновение раздался храп животного и кряхтение наездника. Толпа стрельцов покатилась со смеху.
– Федька, ты что, на пару с конем медовуху пил, что ли? Смотри, ему понравится – из кружала не вытащишь.
