Девушка, чью фамилию только что узнал автор и читатели, привычно пропустила мимо ушей вопли Каракатицы и привычно огрызнулась: «сама хочу уйти из училища, но только не отпускаете», и зашла в кабинет. В большом кабинете было всего несколько девчонок из всей группы, которым в этот день совсем было некуда пойти, и поэтому они, скрепя сердцем, оказались в училище, и сейчас, сидя за столами, отчаянно скучали, а математичка выписывала на доске какую-то мудреную формулу и что-то бубнила себе под нос. Мел в ее пальцах отвратительно скрипел по классной доске.
– Всем привет, вот и я! – весело воскликнула Верещагина, инцидент с Каракатицей уже забылся и уплыл прочь, словно щепка в бурном потоке.
Девчонки мигом ожили, и словно преподавательницы не было в кабинете, стали шумно обсуждать ее появление.
Верещагина, задрав нос, важно прошествовала к последнему столу, не забывая при этом усиленно покачивать красивыми бедрами и пытаясь выписывать ими восьмерки. Такую походку она увидела в каком-то французском фильме у главной героини и теперь старалась подражать ее походке. Откровенно, получалось плохо, но откуда девчонке из провинциального города могло быть известно, что такую походку изобрела Мэрилин Монро2, и ей стали подражать по всему цивилизованному миру. Актриса из французского фильма, имя которой она не запомнила, но так хотелось ей подражать, до карьеры в кино была моделью и выступала на подиуме, а там хорошим кнутом умели поставить походку!
Математичка, перестав бубнить, косо посмотрела на Верещагину и застучала мелом по доске, призывая к порядку, но тщетно, девчонки ее не слышали, как и не слышали до прихода Верещагиной, и стали наперебой выкладывать ей последние сплетни из училищной жизни. Математичка еще сильнее застучала мелом по доске, он стал крошиться в ее пальцах, крылья ее носа стали опасно раздуваться, лицо резко покраснело. Сейчас заорет, подумала Верещагина и громко сказала: «хватит девочки, пусть эта болтает дальше», кивком головы показывая на преподавательницу.
Ее слова возымели действие, девчонки стали успокаиваться и перестали громко щебетать, а математичка, молча проглотив оскорбление, благоразумно сделала вид, что ничего не слышала, продолжила урок и писать мелом на доске. Но у Верещагиной были дела поважнее, чем слушать учительницу с ее непонятной формулой на доске. Утром она увидела на носу прыщик, и теперь, положив на стол зеркальце, стала осторожно его выдавливать.
Следующим уроком были правила дорожного движения.
Старого хрыча, которого вел этот предмет, с первых минут урока было принято выводить из себя, и дальнейший урок превращался в цирк, когда старый пердун хромой лошадью скакал по кабинету, громко кричал что-то несуразное и брызгал слюной. Поэтому, дождавшись, когда старый хрыч стал распинаться о необходимости соблюдения правил дорожного движения, Верещагина намеренно громко фыркнула. Старый хрыч споткнулся на полуслове, уронил на стол тонюсенькую брошюрку с правилами дорожного движения, его лицо побагровело, губы задергались, и он стал мучительно долго выбираться из-за стола. Наконец он выбрался из-за стола, и, припадая на левую ногу, поскакал к Верещагиной, навис над ней и, задыхаясь, выплюнул: «пошла вон отсюда!».
Верещагиной надо было сделать вид, что она не услышала слов преподавателя, отвернуться к окну, выдержать паузу, а потом, словно случайно увидев старого хрыча, невинно захлопать глазками и голосом прилежной ученицы вежливо пропищать: «я пожалуюсь директору, опять ко мне пристаешь, невинности хочешь лишить, а я девочка порядочная, кому попало не даю».
