Виктор положил в карман цветастого халата Лены пару купюр по двадцать пять рублей, распрощался с ней до завтрашнего дня и вышел на улицу.
Маленькие деревца разбежались по просторному саду и, словно детишки в белых одежонках, по колено увязли в снегу, а те, что ближе к забору, и вовсе зарылись в наметённые сугробы.
Пока шёл к почте, Виктор любовался корпусами нового больничного комплекса, и особенно центральной площадью помолодевшей Токаревки, которой могли бы позавидовать многие солидные города.
– Лёшкина работа, – порадовался он за районного архитектора, ромашкинца, с которым в детстве из спичечных коробков домики строили. – Добился-таки своего. Инженерно-строительный институт окончил, любимым делом занимается.
Подумал: «А ведь немало талантливых выходцев из Ромашкино. И артисты есть, и художники, и писатели… Может, не всемирно известные, но довольно профессиональные, в меру своего таланта прославляющие свою малую родину. Многие из них, не одну пару штиблет поизносивши на городском асфальте, домой вернулись, здравствуют поныне или на местном кладбище уже покоятся. Есть, конечно, и такие, для которых Ромашкино лишь слово в биографии, но перед закатным часом своим каждый из них непременно вспомнит родное село, где корни его…»
На почте Виктор быстро связался с женой, позволил себе святую ложь о тёще:
– Положили в больницу, но чувствует неплохо…
Сестре же Антонине, которой позвонил следом, без утайки рассказал о состоянии больной, попросил до своего приезда почаще заглядывать к Валентине. О кулинарных занятиях отца тоже поведал, намекнув сестре, что не мешало бы как-то и ей подъехать к нему да пельменей налепить.
6
Несколько успокоившись после звонка мужа, Валентина отправилась в женскую консультацию. До неё было не так далеко, и она не стала дожидаться троллейбуса, решила пройтись, благо время позволяло и день радовал солнцем. Возле церкви, мимо которой шла, она приостановилась, перекрестилась на золочёные купола:
– Боже праведный, не оставь маму без своего внимания, помоги ей излечиться скорее и мне силы дай дитё доносить, на белый свет глянуть позволь ему, желанному…
Валентине при её возрасте и повышенном давлении не советовали рожать второго. Но как только могла противостояла она врачам и близким родственникам. Болезненно воспринимала осторожные доводы мужа отказаться от опасной для будущего ребёнка и её самой затеи. Быть может, это и являлось главной причиной её упорства, переходящего в упрямство. Всё чаще в ожидании мужа, допоздна пропадавшего на работе, она додумывалась до совершенно беспочвенных подозрений к нему и в беременности видела чуть ли не единственное средство возвращения мужниных чувств, как ей казалось, в последнее время поиссякших.
Московский профессор, седой, довольно ещё моложавый на вид интеллигент, принял Валентину тотчас, как доложили, внимательно осмотрел, прежде чем разрешить ей одеться.
– Да-с, – сказал он. – Интересный случай, доложу вам…
– Только не отговаривайте. Бесполезно! – насторожилась Валентина.
Профессор удивлённо вскинул мохнатые брови:
– Не пытаюсь даже. Напротив, говорю, случай интересный… Вот так-с… А теперь внимательно выслушайте меня.
Он выдал ей свои рекомендации и отпустил. Уже укутываясь в шубу, Валентина слышала в приоткрытую дверь обращение профессора к её лечащему врачу:
– При следующем моём визите обязательно покажите. Довольно интересный случай…
