Дом Богачей - страница 8

, моя набожная мать изначально хотела переехать на родину Иисуса в Израиль, даже имя мое – Адам – естественно, появилось с ее подачи, а отец утешал себя, что на Западе оно в моде. Он вовсе не желал переезжать в Азию, компромиссом стала Европа, как мировая столица культуры и искусства и часть света, давно переполненная православными христианами вопреки устаревшему мнению моей матери, что там только католики. Ей понравился кафедральный собор Святого Александра Невского в Восьмом округе Парижа, который ей показал отец в первой ознакомительной поездке во Францию, и с выбором страны вопрос с горем пополам был решен.

Французская республика стала и последним пристанищем родителей, и последним компромиссом между ними – все остальное время они спорили, иначе жить бы нам сейчас на задворках Мумбаи с соседями-бомбейцами, ибо моя мама неожиданно для всех сменила религию. Уезжая из переполненной таджиками Москвы, она бежала от ислама на Запад, а там ее покорил Восток. Она рвалась к христианам, а ее переманили буддисты, к которым она однажды по ошибке пришла на собрание: еще не доучив французский, не особенно нужный в эпоху онлайн-покупок, не разобрала текст на флаере, который ей вручили на улице со словами: «Приходите на лекцию по самосовершенствованию, это бесплатно».

Уходить на глазах у всех, пока выступал гуру со своими довольно интригующими обещаниями счастливой жизни, ей было неловко, и она досидела до конца. Мы так и не узнали, о чем с ней разговаривали в тот день, вроде лекция была о внутренней силе, раскрытии потенциала своего разума, о духовном возвышении, но она стала ездить за двести километров в коммуну Люсе-ле-Маль в замок Новый Маяпур, чтобы с остальными посещать храм «Общества сознания Кришны». Как вы понимаете, затраты времени на дорогу были колоссальными, мы стали реже ее видеть, дома начались скандалы. Постепенно она променяла Иисуса на Кришну, церковь на храм, Библию на «Бхагавадгиту». Отец уберег жену от Индии, но Бхарат нашла мою мать даже во Франции.

С тех пор она и знать не хотела об атеизме мужа:

– Не хочешь – не верь, меня только в свои грехи не втягивай.

– Почему тебе не сидится дома, куда ты постоянно уезжаешь?! – кричал папа.

Я уже обмолвился, что мать стала активной феминисткой, переехав в Европу; казалось, она впитывала все те современные тенденции, от которых в семье были одни беды. Будучи в браке, имея двух детей, она без зазрения совести ходила на собрания феминисток, слушая беседы об эмансипации, как будто мы жили в Афганистане, где женщинам запрещено учиться, показывать лицо, работать и возражать воле мужчины. Посещая эти собрания, сама при этом понимая, что всех нас обеспечивал отец с продажи своих книг, независимостью своей она избрала одну доступную ей форму – отшельничество, ибо сама толком не работала и не зарабатывала. Единственно общим у родителей был радикализм, и уже здесь дороги расходились: ветром перемен мать унесло в матриархат, ненависть к мужчинам, отца – в ненависть к капитализму и современному строю. Она постоянно доставала мужа осуждением разногласий реального социализма. Всю жизнь они провели в спорах. Пока отец читал Карла Маркса, мать погружалась в тему «Жизнь без мужчин – утопия наяву». Политически отец был из левых, во всяком случае, до выборов, где его руки сами собой клали в избирательную урну бюллетень с кандидатом от правых. У него не получалось иначе. После выборов он возвращался к левацким наклонностям: яро восклицал в кругу своих друзей-писателей (даже пьяный в баре) об убеждениях прогрессистов, о пользе обновления государственного строя: «Консерватизм убивает эволюцию! Нельзя отрицать изменения! Мы что, по-вашему, должны отказаться от компьютеров в пользу деревянных счетов, когда открыли свойства полупроводников?» Иногда под хмельком он превращался в Чарльза Буковски; казалось, ничто его не держит ни в одной точке мира, и он может путешествовать и писать везде.