– О нападавших неизвестно ровным счетом ничего. Патрульные нашли парня в Пятом округе Парижа прямо на улице Шантье едва в сознании, его избивал какой-то громила, который сразу сбежал. Ах, да, имя парнишки Адам.
– Ладно, это мы все выясним. Нам нужны имена патрульных, они обязаны были записаться в вашем дежурном журнале, а также письменный доступ к палате этого Адама на трое суток. Больше никого не впускать, даже охранников. В наше время подкупить можно любого, а деньги в сектах водятся.
– Все сделаем, мсье Гастамбид, мадам Дифенталь, – врач поклонился, остановил на ходу медсестру, которая вышла из сто седьмой палаты. – Мадлен, принеси халат для этой девушки и подскажи, как там Адам?
– Вроде немного угомонился после двойной дозы успокоительного, швы наложили, – ответила она и достала халат из шкафчика напротив, – вот, держите, ваш размер.
Я надела халат, плотно завязала его, чтобы скрыть спортивный костюм.
– Спасибо, дальше мы сами, – произнес Эмильен.
Врач с медсестрой ушли.
– Эмильен, давай так: если пациент не будет буянить, то ты поезжай через часик…
– …купить чего-нибудь вкусненького на обед, желательно с курочкой и кремовым десертом? – договорил он.
– Ты знаешь, как меня порадовать, дорогой мой Эмильен, – обняла я его и поцеловала в щеку, – мы сегодня тут будем долго, я хочу узнать побольше, и пока не оставим Адама на ночь одного. Охрана клиники не внушает мне доверия. Фанатиков не остановят эти старички с рациями, если они вообще существуют. Я пока скептически отношусь к показаниям пострадавшего, взятым у него уличным патрулем в первые часы после нападения. Это мог быть типичный бред человека в шоковом состоянии.
Итак, я вошла в палату к пострадавшему, его на самом деле звали Адам, и он утверждал, что год назад попал в секту, которая собирается убить его за побег. На этого беднягу, честно говоря, тошно было смотреть: порезы на лице, окровавленные бинты на торсе, под которыми угадывались множественные побои, ключица сломана, выбиты зубы, на руку уже наложили гипс. Увидев на нем лохмотья, я поняла, насколько он вчера ночью промерз: было около нуля градусов. Мы с Эмильеном как раз, выйдя из бара, садились в такси – на улице поливал, как из ведра, холодный февральский дождь.
Я достала и включила тайком диктофон, положила его за ножкой своего стула на пол – сидела я напротив койки пострадавшего, лицом к окну, спиной к двери. За окном было угрюмо, даже темно, тучи заволокли Париж непроницаемым куполом; казалось, солнце перестало существовать. В палате было зябко, и я не пожалела, что на мне под халатом спортивный костюм. Адам не знал, куда деть свои исхудавшие руки, не мог успокоиться, его осунувшееся забинтованное лицо скорее могло принадлежать свежей мумии, чем измотанному человеку, а нервозность его взгляда передавалась тревогой мне. Проработав в полиции три года, я уже знала, насколько важно научиться отгораживать себя толстой броней от воздействия психов и чудаков. Он с тревогой поглядывал на входную дверь.
– Успокойтесь, никто сюда не войдет, внизу охрана, я их предупредила о вашем особом случае, они будут более бдительны. Рассказывайте, что случилось.
И он поведал историю своего знакомства с некоей Евой на площади Бастилии. Адам часто перескакивал с одного на другое, путался в показаниях. Я, как психолог, сразу распознала в его поведении панические атаки, возникающие при определенных воспоминаниях, пришлось на ходу менять тактику.
