Дом, или День Смека - страница 14

Несколько следующих дней все казалось мне неправильным. Я не причесывалась и не чистила зубы. Я так и не открыла рождественские подарки. К чему утруждать себя? Теперь здесь пришельцы. Я не слушала музыку. От музыки хотелось плакать. Музыка была слишком прекрасна. Я говорю не только о Бетховене и компании. Я рыдала, даже слушая старые альбомы «Эн Синк». Я рыдала, услышав песенку, которая играла в фургоне с мороженым. Я не могла смеяться, и чужой смех меня злил. Это эгоистично и ненормально, так же как сжигать деньги, к примеру. Но я опережаю саму себя.

Корабль приземлился. У него не было никаких шасси. Просто шесть шлангов вытянулись, словно ноги, удерживая вес корабля. А потом он… пошел. Иначе мне это не описать. Вся эта громадина двигалась на нас на гибких ногах, словно жук. Я покрутила головой, ища помощи, но больше на улице никого не было.

– Мам! Просыпайся! Просыпайся! – заверещала я.

Она стояла, не двигаясь, и я подбежала и схватила ее за ногу.

– Мам! Я люблю тебя! Прости! Пойдем домой!

Корабль задрал ногу, и она поползла в нашу сторону, словно гигантский червь. Когда она приблизилась… я отпустила. Я отпустила свою маму. Отпустила и спряталась за склеп. Потому что испугалась. И я знаю, что заслуживаю того, что вы обо мне подумали из-за этого.

Шланг наделся маме на голову и проглотил ее до талии. Она не двигалась и не издавала ни звука. На ее руку все еще был натянут рождественский чулок для подарков. Затем раздался звук типа «у-умп», и мама поднялась в воздух, она парила, и ее всасывал в себя этот огромный жужжащий шар.

Не знаю, смогу ли я описать все, что было дальше. Звучит так, как будто я пытаюсь придать ситуации излишний драматизм, но это не так. Не так для всех остальных. Вы падаете, потому что у вас подкашиваются ноги. Причем падаете не на колени, а на задницу, прямо на кочку плотоядных росянок, как обладатель титула Идиот года. Вы зовете маму, поскольку правда думаете, что это ее вернет. А когда не помогает, то кожа словно бы натягивается, как барабан, а легкие будто наполняются ватой, и вы уже не можете позвать маму, даже если бы захотели. Вы не можете подняться, вы не можете придумать четкий план, поскольку хочется только взорваться, словно фейерверк, и умереть. Это единственное, что можно сделать.

Вот и все. Вообще-то нет, но это все, что я собираюсь вам рассказать. Меня просили написать о том, что было до нашествия, и вот мой ответ, хотя это вообще-то личный вопрос и, возможно, его не стоило задавать. Но это все.

В любом случае.

Простите, парой абзацев выше я написала слово «задница». Простите за грубость.

Я просидела какое-то время на том кладбище. Не помню, как встала и как шла домой, но я оказалась дома. Сделала себе сэндвич, села в кресло. Я знала, что это возможно. Время от времени я понимала, что грудная клетка пуста, а в голове шумит, и я начинала хватать ртом воздух, словно умирающая рыба, пока не наполняла легкие снова. Потом я смотрела в одну точку и ни о чем не думала. Ни о чем. Это наскучило. Я услышала, как урчит в животе, и задумалась: а был ли сэндвич? Поэтому вернулась на кухню и обнаружила, что сэндвич все также лежит на кухонном столе, а четко по центру, словно подающий в бейсболе, сидит таракан.

В тот момент у меня наконец начал оформляться план. Думаю, есть какая-то зона мозга, наверное, где-то в затылочной части, которая не перестает верить в чудеса. Именно эта зона внушала пещерным людям веру в то, что если рисовать лосей на камне, то на следующий день охота будет удачной. И эта зона все еще фурычит и у современных людей, из-за нее вы думаете, что существуют счастливые носки, или что, вписав в лотерейный билет дни рождения детей, можно сорвать куш. А мне из-за нее казалось, что я могу остановить время на кладбище просто по мановению руки или вернуть маму, окликнув ее. Сейчас эта зона активно работала, снова и снова обдумывая, как бы вернуться назад во времени и что тогда делать.