– Ах, вот ты где, негодник! – девочка подняла бедного страдальца на руки и, повернувшись к нам, вежливо спросила, – можно я с вами под козырьком посижу, пока мама не вернется?
– А где твоя мама? – спросил я, усаживая ее на скамейку.
– К немецкому дяденьке пошла. За конфетками. А мне велела на лавочке под козырьком сидеть. Я всегда здесь сижу.
– За конфетками?
– И шоколадками тоже, – подтвердила она.
– Как же тебя мать одну оставляет? – недовольно пробурчал Генка.
– Я не одна. Дядя Петя за мной смотрит. Сапожник. Только его почему-то сегодня нет… и будка заперта…
– А этот дяденька, к которому твоя мама пошла, – он военный? – переглянувшись с друзьями, осторожно спросил я.
– Нет. Доктор. В гошпитале работает, – крепко прижимая продрогшего котенка к себе, с готовностью ответила девочка, – он там всяких раненых лечит, а мама ему помогает.
– Твоя мама знает немецкий? – заинтересовался Женька. – Как они между собой разговаривают?
– Моя мама все знает. Она умная и красивая, – гордо, с детской непоколебимой уверенностью заявила малышка, – а доктор по-русски говорит.
Значит, не к гестаповцу пошла. Хотя, и так понятно. Им с местными женщинами путаться строго-настрого запрещено. «Ферботен», – на их, собачьем. Поэтому и бордель с арийскими девицами учредили. Женька говорил, немцам даже специальные талончики выдают. На посещение. Скидка в три рейхсмарки.
– А как котенка зовут? – полюбопытствовал Женька.
– Котёнок, – хитро улыбаясь, ответила девочка.
– Что? И даже имени у него нет?
– Есть, – проболталась она, – но сказать не могу. Мама не разрешает.
– А если так? – Женька вытащил из кармана жестяную коробочку с леденцами, открыл ее и протянул малышке.
– Нет! – помотала головой она.
– Скажешь, как его зовут – всю коробку отдам!
Искоса взглянув на полную леденцов бонбоньерку, девочка, сдвинув брови, насупилась, крепче прижала котенка к себе и в замешательстве несколько раз передернула плечиками, будто бы убеждая саму себя ни за что не выдавать настоящее имя своего маленького друга. Разноцветные сладости, посыпанные белыми крупинками сахара, соблазнительно выглядывали из коробки, явно разжигая в малышке невыносимое желание поскорее ими овладеть. Взглянув на хитро улыбающегося Женьку, она беспокойно заерзала на скамейке и, наконец, не выдержав, сдалась:
– Только никому не говорите. Это секрет!
– Честное-пречестное слово, – прижав руку к сердцу, торжественно пообещал хитрец Женька.
– Ладно, – согласилась малышка, – я котенка возле маминого гошпиталя нашла. У него мордочка белая, шерстка на голове черная, а под носом пятнышко. Как усы у немецкого дяденьки на портрете. Мама сказала, того дядьку Гитлер зовут, и он у немцев самый главный «фуйер». Или как-то так. В общем, решила я котенка Гитлером назвать, чтоб он, когда подрастет, среди котиков и кошечек тоже самым главным был. Вот. А мама меня заругала. Сказала, за такое могут заарештовать и в «гештапу» отвести. Но вы ведь не оттуда, правда?
– Нет, конечно! – нахмурившись, ответил Женька, протягивая коробку леденцов, – но ты все равно никому об этом не рассказывай. Хорошо? А то гестаповцы – они злые.
– Я знаю, – вздохнула девочка, – в этом доме живет один. На последнем этаже. Он моего котика сапогом побил. У него потом три дня лапка болела…
– Дверь налево или направо? – перебил я.
– Я еще не разбираюсь где лево, а где право. По лестнице последняя дверь. А перед ним злая тетка живет. Ни с кем не здоровается и не говорит. А еще в белом халате, как доктор, ходит. Разве бывают злые доктора? – недоуменно пожала плечами малышка, с наслаждением отправляя в род сладкую конфету.
