– Когда ты начал рисовать? Где учился? – поинтересовалась она.
– С самого начала рассказать? – уточнил Никита.
– Угу.
– Я начал рисовать на обоях за креслом. Там мама не сразу замечала. Поэтому влетало мне через раз.
– Что? – Лера засмеялась.
– Да, так начался мой творческий путь, – с притворной серьёзностью проговорил Никита.
– Нет же, серьёзно, где ты учился? – сквозь смех спросила Лера.
– Говорю же, на обоях.
Лера сама не поняла, как снова оказалась близко-близко к лицу Никиты. Она улыбалась.
– А после обоев?
– После была художественная школа, потом училище. Позже хотел в Строгановку поступать, не вышло. Вернулся домой и в Питер рванул искать удачи.
В этих коротких сухих фразах Лера ощутила дух свободы и жажду приключений. Воображение подкинуло образ художника, идущего за вдохновеньем.
– В итоге ты нашёл что искал? – спросила она.
Никита кивнул:
– В каком-то смысле.
– Расскажи про Питер, – попросила Лера.
Никита рассказывал, мастерски подбирая образы, невзначай касаясь пальцами Лериной руки. А та лежала на спине, боясь пошевелиться, спугнуть нахлынувшее ощущение спокойствия.
После Лера долго говорила о себе. Никита слушал, шутил невпопад.
Свечи давно погасли. Небо за окнами стало светлеть. До рассвета оставалась пара часов.
К себе Лера возвращалась в приподнятом настроении. Наспех застилая диван, она думала о Никите. И только укрывшись одеялом, вспомнила о шкатулке, которую принесла с собой. Лера убрала её в буфет, подальше от глаз. Как назло, теперь шкатулка не шла из головы. Проваливаясь в дрёму, Лера видела образ девочки со старых фотографий. Она не заметила, как в комнату пробрался чёрный кот.
Настасья стояла у парадного входа дома номер тридцать на улице Дворянской и, подняв лицо к небу, рассматривала шпили башен, резные решётки стрельчатых окон, причудливые балкончики, барельефы фасада. Она знала, что Андрей Андреевич не скупился на обустройство новой усадьбы, но никак не ожидала такого размаха. Новый особняк походил на средневековый замок.
Настасья в который раз с благоговением подумала: как ей повезло попасть в столь состоятельную семью. Она уже третий год служила гувернанткой при младшей дочери Субботиных. Девочка была прелестна: умна, прилежна, жизнерадостна и миловидна, словно ангел. Словом, не доставляла Настасье никаких хлопот.
За спиной прогрохотали колёса повозки. Девушка обернулась. Возничий чуть шею не свернул, глядя на диковинный дом. Настасья улыбнулась. Из парадной доносился Ниночкин смех, мальчишечьи голоса.
Из-за дубовых дверей выглянула Агашка в белом переднике.
– Настасья Филипповна, – с упрёком позвала она и скрылась в дверном проёме.
Гувернантка бросила последний взгляд на фасад и пошла урезонивать детей.
Спальня Настасьи оказалась небольшой, но хорошо обставленной и уютной. Девушка раскладывала в шкафу нехитрые пожитки, когда в комнату влетела Нина.
– Настасья Филипповна, Настасья Филипповна, а вы башенки видели? – лепетала она. – А балкончик над входом? А колонны? Папенька сказал, что на фасаде это я. Видели? Видели?
Настасье пришлось напомнить девочке о манерах. Но детский восторг вызывал улыбку. За прошедшие годы девушка привязалась к Нине. В самых смелых, несбыточных мечтах она представляла, что выйдет замуж за знатного человека и заведёт детей, таких же прелестных, как Нина. А та болтала без умолку, а потом потянула Настасью за собой.
