У родителей моего отца был дом в Смоленске на Реввоенсоветской улице, не так далеко от Днепра. Мой дед был телеграфным служащим еще с дореволюционных времен, зарабатывал неплохо, и дом не был нищим. Этот дом сгорел со всем имуществом, когда немцы оккупировали Смоленск в 1941 году. Из оставленных вещей отец вспоминал только книги, особенно часто – собрание сочинений Ницше в роскошном кожаном переплете.
Когда судьба свела моих родителей в Ярославском пединституте во время войны, за плечами у каждого было по котомке. У моей матери вообще никогда не было своего дома, она росла среди чужих людей в общих коридорах. Лишь перед самой войной, в старших классах, в их жизни с бабушкой появилась относительная стабильность.
Поженившись, уже в Москве, отец с матерью стали жить в общежитии на Стромынке и только в 54-м году, перед самым моим рождением, получили две комнаты в трехкомнатной квартире в Доме преподавателей. В 40-е годы, правда, их приютила на довольно длительное время ближайшая подруга бабушки Рая Лерт.
Так что и я рос среди разношерстной мебели и случайных вещей.
У мамы была только одна вещь, которую она любила. В 60-м году отец и бабушка подарили ей вскладчину маленькие золотые часики с золотым браслетиком. По-настоящему отношение мамы к этим часам я понял в середине 70-х, когда она их потеряла. История была такова. Мама ехала домой после уроков на 34-м троллейбусе, когда рядом стоящий мужчина неожиданно сильно прихватил ее за руку. Только через некоторое время, по приходе домой, она обнаружила, что часики пропали, а на их месте красуется свежий синяк. Вор, вероятно, прижал ей руку, она отвлеклась, и он стянул часы. Единственный раз я видел, чтобы мама была так расстроена из-за какой-то вещи. Прошло года три, мама начала серьезно болеть и подолгу лежать в больницах. И вот, собирая книги для больничного чтения, она захотела перечитать старый роман, опубликованный в «Новом мире». Все журналы лежали в шкафах под книжными полками. Она покопалась, достала журнал, раскрыла его – и ахнула! Посреди журнала, в когда-то читанном романе, лежали ее часики в качестве закладки! Смеху и восторгам не было предела. И самое удивительное, что вся история с кражей часиков, которую она восстановила почти по минутам, оказалась выдумкой! То есть синяк-то, конечно, был, и мужик был, но вот часиков у нее в тот момент на руке просто не было. Пропали окончательно эти часики уже после маминой смерти.
Мой отец к вещам был равнодушен, хотя мог чем-то восхититься, но и тут же забыть. Он по-настоящему любил только свое рабочее кресло, стол и пишущую машинку «Эрика». В 47-м году бабушкин брат подарил ему роскошный трофейный немецкий дамский пистолет. На обратном пути из Калининграда отец выбросил его в окно поезда. Туда же отправился и штык-нож к прикладу. Я все детство не мог этого понять. Как можно было вышвырнуть в окно такую красивую вещь! Хотя где бы он ее в общежитии хранил?
Самые дорогие вещи моего детства тоже не сохранились. Больше всего я любил открытку с изображением носовой части броненосца «Потемкин» и парадную фотографию двоюродного деда, старшего брата бабушки. Открытка была самая обычная, но я бесчисленное количество раз обводил корабль карандашом и потом разрисовывал на бумаге. В результате она стала портиться – рваться и мохнатиться. Тогда мама сказала, что переводить надо с наиболее удачного рисунка, а открытку отложить, чтобы сохранить. В конце концов она просто затерялась среди детских книжек.
