Нет, Нежина сопротивлялась. Она боролась и когда висела вниз головой на подоконнике со связанными шнурками руками и ногами. И тогда, когда Дикая Свора подожгла её волосы, чтобы посмотреть, будут ли они гореть и, если будут, то как долго? Она терпела тычки и плевки, отвечая на них плевками и тычками.
Да, девочка могла стоять за себя и стояла, но ровно до той поры, когда за дерзость, даже не принадлежавшую ей, псы из Дикой Своры не закрыли в холодном подвале с крысами, где Нежина просидела трое суток без еды и питья, пока её не нашла старая повариха.
После этого Нежина начала безудержно есть, словно опасаясь, что еда может опять закончиться, и это не могло не отразиться на её характере, поведении и, уж конечно, ни на внешности – девочка очень поправилась.
Однако, надо сказать, были и такие дети, которым приходилось ещё хуже. Например, Жёлтая Мэри. Такое имя она получила, потому что те синяки, которые ей доставались, не успевали проходить до момента получения новых. Или Крысоед. Его тоже заперли в подвале. Но, к несчастью, мальчика нашли не через три дня, а гораздо позже. Или Ветчинка. В семь лет Дикая Свора сотворила с девочкой такое, о чём в её возрасте знать не полагается.
Другое дело – Агата. С ней опасались связываться. Ведь неизвестно, чем мог бы закончиться даже самый безобидный разговор. В минуты радости её хрупкая фигурка больше всего напоминала одуванчик с чёрной пушистой головкой на тонкой ножке – дунь и улетит. Но стоило кому-нибудь задеть девочку, и место нежного цветка занимала разъярённая дикая кошка с острыми когтями, зубами и распушенным в злобном нетерпении хвостом.
Агату боялись. Даже взгляд её тёмных глаз внушал трепет – в них светилось нечто первобытное, безумное. В серых же глазах Нежины плескался только ужас и неуверенность. А что еще можно ожидать, если ты дочь убийцы, но таковой себя не чувствуешь?
Вы спросите: а где же были взрослые? А взрослые придерживались такого принципа – не лезть в чужой монастырь со своим уставом. Поэтому они слепли и глохли, когда входили в двери интерната, и немели, выходя из них.
Нежине оставалось только терпеть. С годами она в совершенстве освоила это искусство. И насколько её душа горела кротким свечным пламенем, настолько в душе Агаты полыхал яростный драконий огонь. Но странным образом и она смягчалась, подпадая под волны тихой нежности, исходящие от уютной подруги, до поры до времени укрощавшие её, если не сказать больше.
Они росли вместе. Агата была той опорой, которую оплетала Нежина. Она вилась возле темноволосой воительницы, считая её самым близким человеком и в глубине души надеясь, что так было и на самом деле.
И поэтому поддерживала все её начинания, даже если и не были ей по душе.
Вот и сейчас девочка пряталась, потому что Агате что-то понадобилось в комнате Дикой Своры. А ничего больше, чем терпеть и отвлекать, Нежина не умела. Отвлекать у неё получалось лучше всего. Ведь любое движение толстушки производило шум. Тем более, что она постоянно что-нибудь роняла или падала сама. Или жевала, хрустя обёрткой или крошками. Даже если она кралась на цыпочках, то казалось, что по полу шлёпает гигантская лягушка. И конечно, псы Дикой Своры не могли не заметить, когда Нежина вступила на территорию врага. Рыжий гнался за девочкой, пока остальные с насмешливостью передразнивали её движения, трясясь и корчась от смеха. Конечно, Нежина попалась. Впрочем, как и всегда. Прятаться она тоже не умела. И теперь лежала на холодном плиточном полу и рыдала от невыносимой боли – Рыжий унёс в своих грязных руках добрую половину её золотой косы.
