«Они красят стены в коричневый цвет и пишут на крышах слова, имеют на завтрак имбирный лимон и рубль считают за два. Мне было бы лестно придти к ним домой и оказаться сильней, но, чтобы стоять, я должен держаться корней».
Чтобы не подпортить Синицыну настроение, Нахимов дождался, когда БГ с записи московского «квартирника» допоет песню, и только тогда постучался во второй раз, на этот раз намного громче.
Услышав стук, Синицын встрепенулся, словно выходя из транса, и убрал руку с глаз.
Русые волосы рассыпались по широкому лбу, маленькие синие глаза чуть виднелись из-за скул. Андрей флегматично глянул на вошедшего. Нахимов слегка стушевался. Какая-никакая, но разница в возрасте, давила на него. Вспомнил, как одного пятикура во время вступительных экзаменов в июле месяце не пускал в институт дежурящий у дверей второкурсник, не поехавший в стройотряд и помогающий вахтерам. Пятикурсник уламывал пропустить новоявленного стража, якобы для сдачи библиотечных книг. И, когда наглый второкур не послушал, исполняя свое предписание, физтех-старожил силой прошел внутрь, отмахнувшись от цербера, и процедил сквозь зубы: «Сначала получи столько печатей в студбилете, как у меня».
Синицын смотрел на вошедшего первокурсника и ждал. Нахимов не знал, с чего начать. О хозяине комнаты рассказывали всякое, одни относились к нему насмешливо, даже презрительно, другие, как Замазкин, с уважением и скрытым опасением. Тот же, зная о своей репутации среди друзей-студентов и вел себя соответственно: глядел надменно и свысока, словно не осталось для него в бренной жизни ни малейших тайн.
Экстрасенс приехал из Самарканда, родины дервишей, магов и предсказателей. Видимо, повлиял на него каким-то образом восточный мистицизм, проникший в него то ли через пахучие желтобокие дыни, то ли черный кишмиш, то ли расписные минареты, воздвигнутые великим хромцом Тимуром, проткнувшим Евразию острым мечом завоевателя и удерживающим ее под своей властью несколько десятков лет. Ни одно модное поветрие не ускользало от цепких глаз Синицына: он тщательно изучал материалы о Лох-несском чудовище, выдавая свои оригинальные гипотезы, мог часами толковать о филиппинских хилерах, рассуждая о том, действительно ли они делают разрезы, проникая в человека или же все-таки это ловкий фокус. Надо отдать должное Синицыну, в этом случае он склонялся ко второму. Дело в том, что врач шахматного чемпиона Анатолия Карпова сам решил подвергнуться подобной операции, пожелав удалить варикозный узел на ноге. У хилера ничего не вышло. Пришлось несчастному любителю острых ощущений прооперировать ногу в Ленинграде. Синицын скрепя сердце поверил рассказам врача шахматиста, поскольку тот являлся родственником его родной тети, и так как всю информацию получил из первых рук, то не доверять ей не мог.
Но в других случаях Синицын оставался принципиальным, и тут уже никто сбить его с панталыка не имел ни малейшей возможности.
Экстрасенс начал первым:
– У меня три версии гибели Весника, ни одну из них я пока отбрасывать не могу, но тебе могу сказать лишь вот что.
Нахимов оторопел, он еще ни словом не заикнулся о цели прихода, а его ошарашивают прямо с порога.
– Андрей, откуда ты знаешь, зачем я пришел?
Синицын скривил тонкие губы в подобие улыбки.
– Мне не обязательно спрашивать, космос дает ответы сам.
Видать, жизненный опыт экстрасенса нес в себе память о жестоких ударах, когда происходили в его пророчествах фатальные ошибки, умерившие несколько самонадеянность, потому что теперь он не настаивал на одной, единственно правильной версии случившегося, а рассматривал широкое поле событий, как бы заранее подстраховываясь.
