Домашний рай - страница 22

– Так он вроде на дуэли как погиб? – припомнил Нахимов.

– То есть случайно, хочешь сказать? – прищурился Синицын. – Нет, милый мой, на таких великих людей случайности не распространяются. Если бы его хотели сохранить, то или от дуэли уберегли, или жребий так выпал, что Галуа стрелял бы первым. Вариантов множество! А теперь возьми Абеля. Умер, как Лермонтов, в двадцать шесть. Поэтов я сейчас не трогаю, хотя и с ними в принципе тот же расклад. Об Абеле Шарль Эрмит сказал: «Нильс Абель оставил математикам столь богатое наследие, что им будет чем заниматься в ближайшие сто пятьдесят лет». Умер Абель в 1829 году, прибавь 150. Сколько получится? 1979. То-то и оно. Видишь, на сколько лет опередил свою эпоху. А возьми Матвея Бронштейна. Работы в области релятивисткой квантовой теории, астрофизики, космологии и гравитации.

Голос Синицына приобрел лекторские интонации. Он словно стоял перед гигантской аудиторией, выдавая на-гора спорные тезисы, но Нахимов никак не мог понять, к чему тот клонит.

– К чему я клоню? – спросил Андрей, в который раз прочитав мысли собеседника.  – Я мог бы назвать тебе еще с десяток имен молодых гениев, погибших загадочной, а зачастую излишне даже правдоподобной смертью. Самолет тридцатитрехлетнего Виллема Якоба ван Стокума сбивает зенитка, двадцатитрехлетний Илья Усыскин погибает на стратостате, в тридцать один год величайший математик Ютака Танияма кончает жизнь самоубийством, двадцатишестилетний Павел Урысон, разрабатывавший теории дифференциальных уравнений в бесконечномерном пространстве, тонет во время купания. Если ты мне сейчас скажешь, что все эти и другие случаи преждевременной смерти случайны, то упадешь в моих глазах, Нахимов. Через несколько лет все будут говорить, что двадцатидвухлетний Семен Весник, подававший большие надежды, мог столько совершить, но погиб от сердечной недостаточности. А, может, его труды присвоят другие люди и выдадут за свои. Сколько таких случаев было в научном мире!

Синицын замолчал.

– Ты обратил внимание, что все эти смерти по-своему оригинальны, как будто тот, кто за ними стоит, тщательно избегает тавтологии, боясь обвинений в повторе?

– Так кто же это, по-твоему? – не выдержал Нахимов. – Можешь сказать без выкрутасов, конкретно?

Синицын выждал мхатовскую паузу и тихо произнес:

– Серые.

– Какие еще серые? – удивился Александр, сбитый с толку.

Экстрасенс вперил темно-синие глаза в пространство, глядя сквозь собеседника, словно бы что-то видя где-то в других измерениях, впал в транс и начал описывать:

– Существует бесконечное количество вселенных, но именно Серые, они с Квинтонии, на расстоянии шестидесяти восьми световых лет от Земли. Маленькие, рост около полутора метров, живут по два с половиной земного века. У них большие головы, тонкие, хлипкие тела, высокий лоб, черные глаза без зрачков, носа и ушей практически не видно, но пальцев на руках и ногах по пять, вселенная-то едина, числа Фибоначчи везде…Позвонков три, волос на коже нет нигде, а кожа зеленовато-серая. Оттого и Серые. Нам кажутся уродливыми из-за того, что смещены привычные пропорции, об этом хорошо знают художники. Например, если опустить перпендикуляр со зрачка, он должен упасть на краешек губ, тогда будет человеческая гармония и симметрия. У этих своя гармония и совершенство. Вероятно, что скорее всего, и мы для них выглядим неразвитыми уродцами. Жизнь для них понятие случайное, мораль другая, принципы жизни абсолютно отличаются от земных. Они считают, что мы не видим и не способны увидеть истину. Мы придумали свой мир, который абсолютно, с их точки зрения, иррационален. Перемещаются с помощью антигравитации, взлет кораблей практически вертикальный, бесшумный, к нам добираются за время одного школьного урока, минут за сорок пять. Корабли тоже частые визитеры Земли, могут запросто вторгаться в нашу жизнь и осуществлять коррекцию. Есть «хорошие» греи, а есть и «плохие». Я с этим еще не до конца разобрался. У них счет совсем другой, Саша. Например, какое-то открытие год назад сделать позволить рано, а уже через пару лет, например, – можно. Логику Серых мы никогда не поймем, потому что они – высшая раса. Некоторых забирают с собой, некоторых ликвидируют, между тем делятся с людьми той информацией, которую считает необходимой. Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация. Мы для них, как рыбки в аквариуме, не более того. Когда какая-то рыбка, даже золотая, пропадает, рыбки лишь строят гипотезы, от чего этого произошло, но сути не видят.