Когда солнце, пробиваясь сквозь облака, наконец показалось на мгновение, оно отбросило длинные, искаженные тени на руины. И в этом свете обнажилась еще одна ужасающая реальность: не только здания были погребены. Среди обломков и ила проступали контуры того, что раньше было людьми. Смытые, искаженные, они лежали там, где их настигла волна, словно восковые фигуры, застывшие в предсмертных муках. Невыносимый запах разложения, который до этого был фоновым, теперь стал ощутимым, пронзительным.
Мария ахнула, закрывая рот рукой. Елена отвела взгляд, ее лицо побледнело. Даже Виктор замолчал, его цинизм на мгновение отступил перед лицом такой всеобъемлющей смерти. Саша сбледнул, его глаза наполнились ужасом. Артем чувствовал, как его желудок сжимается. Это было то, о чем он знал, но не хотел видеть. Реальность, которую он пытался отсрочить. «Идем дальше, – глухо сказал он, его голос дрожал. – Здесь нечего делать».
Они прошли мимо этих безмолвных свидетельств, стараясь не смотреть, не дышать глубоко. Каждый шаг теперь казался осквернением могилы. Тишина давила еще сильнее, наполненная невысказанными ужасами и призраками миллиардов. Воспоминания о невесте, о старой жизни, нахлынули с новой силой, смешиваясь с этой ужасной реальностью. Артем крепко зажмурился на мгновение, пытаясь отогнать образы, но они уже въелись в его сознание. Они были в городе под грязью, и этот город был их безмолвным, страшным учителем.
Глава 12: Болезни и ранения
Следующие дни стали чередой испытаний, невидимых, но оттого не менее коварных. С каждым часом, проведенным в промокшей одежде, с каждым глотком воды, очищенной в лучшем случае через скомканную ткань, с каждым шагом по вязкой, отсыревшей земле, невидимый враг крепчал. Им был не зверь из диких лесов, не мародер с дубиной, а вездесущая зараза, порожденная антисанитарией и царящим вокруг разложением.
Первыми симптомами стали легкое недомогание, знобящая дрожь, которую списывали на холод, и непреходящая тяжесть в мышцах. Затем начались лихорадки. Саша, самый молодой из них, слег первым. Его тело горело, а на губах проступили лихорадочные пятна. Мария, несмотря на собственное измождение, не отходила от него. Её медицинское образование, некогда подкрепленное современным оборудованием и стерильными условиями, теперь казалось насмешкой в этом мире.
Она осматривала Сашу, её пальцы ощупывали его пылающий лоб, а проницательные глаза осматривали каждый сантиметр кожи. Набор медикаментов, чудом уцелевший в аптечке, был до смешного мал: несколько упаковок антибиотиков, обезболивающие, бинты – крохи надежды против целого океана болезней.
«У него сильное переохлаждение и, кажется, какая-то инфекция, – тихо произнесла Мария, обращаясь к Артему, который стоял рядом, с тревогой наблюдая за подростком. – Нужны чистая вода и покой. И хотя бы немного еды, чтобы восстановить силы».
Чистая вода была роскошью. Они собирали дождевую, процеживали через тряпки, но её чистота оставалась под вопросом. Еда… каждый сухой паек был на счету, делился скрупулезно, до крошки. Отдать Саше больше означало лишить кого-то другого. Это была жестокая арифметика выживания, и Мария, обученная спасать жизни, сталкивалась с бессилием, которое давило на неё сильнее, чем физическая усталость.
Вскоре после Саши, кашель, изначально редкий и отрывистый, стал донимать Елену. Её пожилое тело, привыкшее к комфорту городской жизни, теперь с трудом переносило лишения. Она пыталась не подавать виду, но её вера в добро и человечность сталкивалась с жестокостью нового мира, и это отражалось на её лице – глубокие тени под глазами, напряженные уголки губ.
