И сегодня, как никогда, ей не хватало свежего и живительного воздуха Мэна.
Влажная жара побережья, которая делалась удушающей, стоило лишь отдалиться от моря, давила на нее. Порой она едва переводила дух. Внезапно она почувствовала липкий страх. Только что ей было так хорошо, она парила в облаках, настоящее и будущее казались ей удивительно светлыми, и вот страхи опять подобрались к ней, омрачили ее радость, как будто кораблик ее счастья опрокинула высокая волна, неожиданно поднявшаяся со дна моря. Страх перерос в панику.
Анжелика почувствовала себя слабой, ее охватило беспокойство, знакомое всем матерям, чья плоть связана с иной, хрупкой плотью. Она несла ответственность за этого ребенка, ответственность за те несчастья, которые могли обрушиться на него, которые, может быть, уже его поджидали, а она ничего не могла с ними поделать. Ибо ее дитя счастья было под угрозой.
Может быть, ее боль была лишь предвестницей неведомой опасности, которая подстерегала его, такого беспомощного, в материнском лоне? Рожать было не время. Еще бы месяц…
Но у Анжелики была еще одна веская причина страшиться преждевременного появления на свет этого такого желанного ребенка, о котором она так мечтала и которого уже любила, потому что вот уже несколько дней она была почти уверена в том, что детей было двое.
А иначе чем объяснить чувство волнения, которое уже давно начало казаться ей чрезмерным, и то, что вместо одной она стала ощущать под рукой две маленькие круглые головки?
«Когда Небеса начинают одаривать вас милостью!..» – растерянно шептала она, неприятно пораженная вначале, то ли не веря, то ли не до конца себе доверяя.
И она уже была почти готова расхохотаться оттого, что это могло оказаться правдой, но тут же собралась, говоря себе, что, возможно, смеяться рано, и не знала, что и думать.
А вдруг их жизнь, цели которой теперь стали разумны, неожиданно переменится и приобретет странные очертания? Близнецы!.. Анжелика решила пока не говорить об этом никому, даже мужу. К тому же корабли Жоффрея де Пейрака уже бросали якорь в порту Салема, который находился недалеко от Голдсборо, и на причале их ждали несколько влиятельных лиц этого поселения. Здесь были господин Маниго, крупный судовладелец, влияние которого доходило вплоть до Антильских островов, бумагопромышленник Мерсело из Ла-Рошели, занимавшийся строительством мельниц в английских колониях, а также его дочь Бертий, исполнявшая при нем роль секретарши. Начали с обсуждения последних семейных новостей. Бертий Мерсело, избалованная единственная дочь бумагопромышленника, посматривала на Анжелику с ироничной и самодовольной усмешкой. Взгляд ее, казалось, говорил, что уж кто-кто, а она-то точно не допустит, чтобы ее прекрасное тело было изуродовано материнством.
Затем приблизились с мрачным видом салемские именитые граждане, теперь уже было известно почему: чтобы пригласить их на пресловутое заседание совета, которое должно было состояться поутру. И Анжелика, подчиняясь своим обязанностям, решила не искать Джорджа Шаплея, хотя и считала, что единственным человеком, которого она действительно хотела бы увидеть по прибытии в Салем, был именно он. Он бы сразу разрешил ее сомнения по поводу рождения близнецов, он бы ободрил ее. Она доверяла ему и как знающему врачу, и как опытному и проницательному знахарю. Но среди встречающих его не было, и ей пришлось, расточая улыбки, отправиться на постой к некой англичанке с поджатыми губами, страдать от бессонницы удушливыми ночными часами, а утром отправиться на заседание совета.
