Дорога поворачивает в рай - страница 5



– Он не хочет, чтобы мы расставались. Я тоже не хочу. Всё так тупо получилось, пиздец.

– Да бывает, всё нормально.

– Я хотел бы, чтобы всё было по-другому. Чтобы тебе было хорошо. Дашь мне еще шанс?

– Каждый заслуживает еще одного шанса. Меня всегда можно найти через Луца.

– А если без Луца? Номер мобильного не оставишь?

– У меня только рабочий.

Я не уверена, что хочу видеть его еще раз. Но точно знаю, что не хочу быть доступной для него – пусть даже по телефону. Не тот человек Стомпер, чтобы так запросто проходить в место, огороженное колючей проволокой под напряжением. Тем более, что всё, правда, получилось до ужаса тупо.

Фиат тормозит у подъезда, Стомпер вызывается проводить меня, но я отказываюсь – старый наверняка уедет, как только он выйдет из машины. Тем более, в нашем подъезде работает консъерж и горят все лампочки – на Первого мая такого, конечно, не бывает.

На улице страшно холодно – я понимаю это, только когда оказываюсь одна и бегу от машины к двери. Зубы стучат сами по себе; раньше я думала, это такая метафора, но оказывается, нет. В лифте я растираю замерзшие плечи, кутаюсь в парку и подпрыгиваю на месте, согреваясь. Перед дверью квартиры снимаю сапоги, чтобы не стучать каблуками и не будить Душанку. Она всё равно просыпается, высовывается из-под одеяла и смотрит на меня сонным взглядом.

– Ну как?

– Никак. Этот мудак гондоны забыл.

– Кто это был хоть?

– Не поверишь. Стомпер. Мы учились в одном классе десять лет назад.

– И как он?

– Да как все. Работает в автосервисе, ухаживает за бабкой, кожанка на белую майку…

– … тренировочные.

Я прыскаю со смеху, Душанка тоже смеется. Спортивные штаны – необходимая часть образа местного мужчины.

– Нет, в джинсах был. Это же свидание. Завтра расскажу. Спи. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.


***


Когда Мадам входит в «Централь», все посетители оборачиваются на нее. Замолкают разговоры за столиками, официанты замирают, как подданные Спящей Красавицы, застигнутые сном на полпути, в полудвижении. Она проходит между ними, едва касаясь их литыми плечами и бёдрами. Из низкого выреза платья вырываются языки пламени, лижут обнаженные ключицы, стекают по рукам до самых ногтей. Этот огонь не жжет, он приручен иглой и чернилами, но не найдется смельчаков дотронуться до него. Мадам щурит густо обведенные углем глаза, ищет кого-то в зале, находит и манит его пальцем. Свет отражается от колец и цепочек на шее и платье, она окружена электрическим сиянием, как нимбом. Мадам складывает руки на груди и замирает; жизнь вокруг, напротив, возвращается в движение, кружится около нее, не задевая.

Луц говорит напарнику: «Я отойду, подмени» – и идёт навстречу Мадам. В это время в «Централе» не бывает свободных столиков, но для нее всегда находится место. Луц отодвигает стул, она садится, вытягивает ноги, барабанит острыми ногтями по черному лайкровому бедру.

– Почему я должна искать тебя? – спрашивает она.

– Простите, Мадам.

– Когда я прихожу сюда, я хочу, чтобы первым, кого я вижу, был ты. Это ясно?

Он знает, что она раздражена по другому поводу, это лишь прелюдия к настоящему разносу. И он знает, что в этот раз облажался по-крупному.

– Да, Мадам. Я виноват. Простите.

– Почему я сижу за пустым столом?

– Простите. Я принесу кофе.

Она качает головой, и завитые пряди у лица тоже печально покачиваются.

– Ты совсем перестал ловить мышей, мальчик. И если ты скажешь «простите» еще раз, я очень сильно рассержусь.