Набрав в грудь воздуху, словно приготовился рвануть большой вес, вставил ключ в замочную скважину. Два поворота ключа – ЩЁЛК, ЩЁЛК – бьют Макара словно палкой, заставляя ещё больше скорчиться на табуретке. Старлей быстро вышел из комнаты, зашёл на кухню, аккуратно положил ключ на стол. Тут же, на столе, заполнив протокол и дав расписаться, стараясь не глядеть на скрюченную фигуру Макара, тихо извинился за возникшее недоразумение, и, пожелав всего доброго, направился к выходу, про себя матеря несносную старуху. Макар догнал Кондратова у дверей. Тот, уже в дверях, обернулся.
– Макар Васильевич, это, конечно, не моё дело, но вы бы убрались, а то вон стекло по всему полу разбросанно, вам так и пятки заклеивать придётся.
– Да, конечно, это у меня как раз перед вашим приходом зеркало разбилось.
Кондратов недоверчиво покосился на останки зеркала и вежливо поинтересовался:
– Извините, а почему чёрное?
– Да оно такое и было, знаете ли… – Макар судорожно придумывал, каким может быть чёрное зеркало, и, не найдя ничего лучшего, ляпнул: декоративное.
– Ну да, понимаю… – хотя по лицу старлея было видно, что он ничего не понял. – Ну ещё раз всего хорошего, извините, если что не так, работа такая.
– Ничего, я понимаю, – сказал Макар и протянул старлею руку, которую тот крепко пожал.
Видя, что результат вызова полиции (по привычке называемой ею милицией) не оправдал её надежд и Макара Чурова не увозят в наручниках в тюрьму, Клавдия Ивановна Фазанова решила ретироваться с поля боя на свою территорию. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как её настиг праведный гнев старшего лейтенанта Кондратова.
– Гражданка Фазанова, между прочим, за ложный вызов и за клевету также ответственность имеется. В следующий раз, если вам, что-то почудится, вы уж точно выясните, что случилось, а потом в полицию звоните. Вам всё понятно?!..
– Дак милок, чё с меня взять, я ж старая совсем. Тут по телевизору один криминал кажуть, а чё мне одной с котом делать, я и смотрю. Ну а как раз про убивства показывали, а тут сверху звон, шум… Я на площадку-то вышла, слышу, к Чурову Макару в дверь ломятся, весь звонок оборвали, а он не открывает. Ну, думаю, не моё дело. А он – кивок в сторону Макара – как заорёть, у меня аж сердце зашлось. Знаете, у меня ведь сердце слабое. Всех, говорить, переубиваю… и матом, матом кроеть не хуже моего мужа-покойника, царствие ему небесное…
– Всё, стоп. Хватит, – старлей уже не скрывал своего раздражения, – идите домой и хорошенько обдумайте, что я вам сказал.
Не говоря больше ни слова, он почти бегом спустился вниз. Вслед за ним, как верные оруженосцы, прогромыхали два сержанта. Клавдия Ивановна, притиснутая к стенке спускавшимися полицейскими, с достоинством одёрнула рукав кофты и, задрав нос, в ледяном молчании, которому позавидовал бы айсберг, продефилировала вниз.
Макар задумчиво посмотрел ей вслед: «Ай да соседка, Клавдия, свет Ивановна, хотела насолить, а вышло-то наоборот». Захлопнув дверь и стараясь не порезаться босыми ступнями об осколки, он прошлёпал на кухню, где сшиб подвернувшуюся под ноги табуретку, но даже не заметил этого. Остановившись посредине, Макар в волнении сжимал и разжимал кулаки. Это что же получается, он не такой уж и псих?! Старлей видел, что осколки зеркала чёрного цвета. Чёрного! Значит, даже если предположить, что тёмный луч ему привиделся (в чём сейчас он сомневался), то зеркало, действительно, изменило цвет и разлетелось вдрызг… Да и соседка слышала, что ему звонили в дверь. По крайней мере, это два подтверждённых факта, с остальным ещё предстояло разбираться.
