Дорога вопреки - страница 7
– Динь… – тихо зову, когда захожу на кухню и вижу сгорбленную, напряженную спину мужа.
Обхожу стол, сажусь напротив. Перед ним водка. И я, кажется, впервые вижу, как он вот так вот, практически не морщась, глотает стопку этого ядреного напитка. Молча встаю, открываю холодильник. Нарезаю колбасу, сыр, овощи. Ставлю тарелку перед ним. Как можно пить водку, не закусывая, не представляю, но у Дениса на столе ничего не стоит, кроме бутылки. Кушать он навряд ли хочет, на поминках он поел мясо с картошкой, а вот закуска точно не будет лишней.
– Через три дня у нас самолет домой, – вдруг прерывает тишину Денис.
Я смотрю в его глаза, понимая, что он прилично пьян. Давно я его таким не видела.
– Я не поеду…
Кривая усмешка появляется на его лице.
– Мы не можем остаться. Ты, – он давит на это местоимение, выделяет его, – не можешь остаться. У нас работа. Жизнь. Семья. Не здесь, Саш.
– Я не оставлю Эмму, – упрямо говорю в ответ.
Усмешка становится еще более пугающей. Такая она – болезненно кривая.
– Сколько ты о них не вспоминала? Пять лет? Семь? Звонила только по праздникам. Не приезжала к ним. Тебе было все равно. Наплевать.
Бьют меня наотмашь его слова – злые и правдивые.
Да, он прав. Все так и было – я не смогла, не захотела общаться со своими родными. Сначала было очень больно – они напоминали о родителях, которые умерли. Потом – так запуталась в себе и своей жизни, чтобы было стыдно и странно. И так вот мы отдалялись год за годом. Не стали чужими. Никогда не станем. Но и близки уже как раньше давно не были. Я была так погружена в себя, так занята своими чувствами и переживания, что никогда не находилось времени и сил на других.
– У меня были причины, – наконец, говорю в ответ на его обвинения. Не хочется убеждать, доказывать. Каждый справляется, как может и как умеет. Я могла лишь так – слепо, глупо, эгоистично.
– Нет достаточных причин, ты сама это знаешь, – с каким-то злорадным удовлетворением говорит Денис. Будто бы нашел слабое место, увидел, где можно ужалить. – Это все оправдание. Ни одна причина не будет достаточно весомой, чтобы так относиться к родным.
Он будто влепил мне пощечину. Я жмурюсь, желая стереть его слова, не слышать. Почему он так говорит? Зачем? Он пьян. Он просто очень пьян.
– Ты прав. Но сейчас Эмма может умереть. И это все меняет.
Повисает тяжелая тишина.
– Я ведь все бросил ради тебя. За тобой хвостом. Все для тебя, ради. Я не могу остаться в России. Там бизнес, там выстроенная жизнь. Опять с нуля начинать, как пять лет назад? Я не могу, Саш, понимаешь?!
– Динь… я ведь тут не остаюсь навсегда.
– А насколько, Саш? Насколько? – зло, агрессивно.
– Я не знаю… – спрятав лицо в руках, шепчу в ответ.
Наша размеренная, привычная обыденность опять рушится, ломается. Мы так долго и усердно собирали пазл под названием “жизнь”, а сейчас вырываем резко отдельные элементы. А они – эти одинокие пазлы – не хотят вытаскиваться просто, нет, они тянут за собой все, что рядом. И вот уже – половина картинки разрушена, разломана.
– Я невиновата, Динь, что так случилось…
– Хоть раз, Саш, сделай что-то ради меня. Я все для тебя… все. Всю свою жизнь перекроил, простил, забыл…
– Это несправедливо, Динь, – одинокая слеза скатывается по щеке, за ней вторая. Это больно – когда он вот так попрекает, обвиняет. Что с ним такое? Это совершенно не похоже на моего мужа. – Я ведь не просила. Не смей сейчас делать меня виноватой. Не смей, слышишь…