Достоверные допущения - страница 11
Спустя некоторое время (мне было 13 лет) мама с папой наткнулись на объявление в газете о том, что только что образованное педагогами-энтузиастами19 эстрадно-джазовое отделение ДМШ №36 имени Стасова проводит набор детей примерно моего возраста для занятий в его музыкальных классах. Мы все уцепились за «эстрадно-…», сказав друг другу, что классики, видимо, не будет и это как раз то, что надо.
Сейчас в это трудно поверить, но уже через месяц я сидел за роялем музыкальной школы, а за соседним роялем, отстукивая черной лакированной туфлей ритм, сидел Даниил Борисович Крамер, молодой и амбициозный, с усами и в очках. То, что это звезда мирового уровня, было понятно уже тогда, достаточно того, что слово «бемоль» он произносил с твердым безударным «э». Сейчас его звездный статус просто подтвердился.
С Даниилом Борисовичем отношения у меня не заладились. Насколько я был плохим учеником, настолько же он не был расположен к кропотливой, рутинной и далеко не всегда творческой преподавательской деятельности. При первом знакомстве он спросил:
– Чем бы ты хотел заниматься тут?
– Ну, эстрадой, джазом… – ответил я уклончиво, имея в виду, что не хочу заниматься классикой, да и джазом-то не особо, разве что эстрадой, тем более это «эстрадно-джазовое отделение», где эстрада стоит раньше джаза, а значит должна доминировать.
– Эстрада и джаз – совершенно разные вещи! – осек меня немного оскорбленный Крамер. – Ладно, сыграй что-нибудь.
И я сыграл самое джазовое, что было у меня в репертуаре: пьесу Раймонда Паулса «Беспокойный пульс», которая считалась моим коронным номером и непременно вызывала восторг слушателей.
– Да, – протянул разочаровано Крамер, – два аккорда… А вот это можешь?
И Даниил Борисович наиграл начало «Истории любви» Поля Мориа. Я кивнул и стал по кругу играть ту часть, что помнил наизусть. На третьем круге Крамер остановил меня и сказал, что его-то интересовало как раз мое понимание гармоний в продолжении мелодии, на которое я так и не смог выйти.
А дальше началась старая песня: Крамер задавал мне задания, я их не делал (ненависть к джазу у меня при этом усиливалась от урока к уроку). Первые пару раз он думал, что у меня что-то не получается. Но вскоре смекнул, что дело в другом. В отличие от прочих преподавателей он не стал заниматься со мной домашней работой в школе, а просто выгонял в коридор через десять минут после начала урока. Когда это повторилось дважды, встал вопрос о замене преподавателя. Их было несколько, но из тех, кто может быть интересен читателю, назову только отметившегося буквально двумя-тремя занятиями Михаила Окуня, известного джазового пианиста (с которым мы расстались по той же причине).
Почему меня при всем при этом терпели в школе – не знаю. Сейчас говорят: разглядели талант. Какой уж особый талант! Там полно было гораздо более одаренных детей. К тому же гораздо трудолюбивее. Они и по училищам разошлись, и профессиональными музыкантами и учителями стали. Но когда в 2011 году я появился там на 25-летие отделения, меня окружили люди все больше преклонного возраста, бывшие и действующие преподаватели, многих из которых я не знал. Зато они все знали меня по имени и вспоминали мои немногочисленные выступления на школьных концертах