Достоверные допущения - страница 14

Если стринг-бэнд не является оркестром в классическом понимании этого слова (хотя «бэнд» в переводе с английского это в том числе «оркестр»), то хочу отчитаться, что за свою жизнь мне довелось поиграть в двух оркестрах в устоявшемся русском понимании этого слова.

Когда я учился в четвертом классе, в 1985-м, пролетел слух, что в школе организуется духовой оркестр. В то время я через силу осваивал «самооборону без оружия» в недавно открывшейся рядом с домом спортивной школе «Самбо-70», куда я попал через беседу с директором школы Давидом Львовичем Рудманом, которого папа знал лично. Их общее давление и молчаливая настойчивость моего будущего тренера Хабиба Джафаровича Зарипова, имевшего обыкновение во время разговора довольно плотно брать собеседника за шею, помешали мне тогда сказать мое традиционное «нет», и почти год я промучился, занимаясь совершенно противоестественным для меня делом.

Участие в школьном оркестре ставило под вопрос мои тренировки, так как они пересекались с репетициями по времени, и я ринулся в этот коллектив, хотя среди инструментов пианино там не предполагалось.

Создавал оркестр, реализуя свою детскую мечту, школьный хормейстер Александр Васильевич Кузаков – невысокий, жилистый и очень живой мужчина с горящими глазами, мгновенно к себе располагавший. Мы с ним уже сталкивались в школе на музыкальной ниве и хорошо знали друг друга. Поскольку в оркестр брали всех желающих (то есть именно что вообще всех желающих, без оглядки на возраст и наличие хоть какого-то музыкального слуха или образования), было решено, что на трубе я не умею играть не больше, чем все остальные. Очень скоро я освоил этот инструмент24 на начальном уровне и легко справлялся с нехитрыми партиями оркестровок, которые Александр Васильевич писал сам25.

В то время я приятельствовал с одним из своих одноклассников, которого звали Кирилл Родов. Он тоже пришел играть в оркестр, и ему тоже досталась труба. Поскольку ребята совсем не знали нотной грамоты, а играть все же приходилось по нотам, Александр Васильевич часть каждой репетиции отводил под элементарное сольфеджио. Помню, Кирилла тогда очень рассмешила нота «си», которая, повторенная дважды (что весьма часто встречается в музыке), превращалась в простонародное название женской груди. Он прямо до слез упивался этим наблюдением, пока на одной из репетиций ему не было предложено пропеть его партию, называя ноты. Добравшись до «си», которые были не сдвоены, а даже строены, Кирилл запнулся и начал повторять их раз за разом, пытаясь преодолеть невидимый барьер, и все время откатываясь назад. «Сиси… сисиси… сиси!» – пел Кирилл в очках с совершенно серьезным лицом и, кажется, даже дирижировал правой рукой. Если бы он сам заблаговременно не заострил на этом мое внимание, я бы никогда не засмеялся, поскольку ноты знал давно и к любым их сочетаниям вполне привык. Но тут мне просто попала в рот смешинка, я долго терпел, краснея, и после очередных «сись» прыснул. Александр Васильевич решил, что я смеюсь над трудностями Кирилла в исполнении, поскольку понимал, что у меня подобные сложности не возникли бы. В нашем демократическом коллективе такое отношение к музыкантам было недопустимо, и он довольно жестко заставил меня покинуть репетицию. Я и тогда не обиделся, и до сих пор считаю, что он поступил правильно. Но воспевающий женскую грудь Кирилл и сейчас стоит у меня перед глазами, хотя дружить мы перестали еще в средней школе, я уже много лет не видел его и даже толком не знаю, как сложилась у него судьба.