Полина Львовна тихонько сказала: – Это я попросила Еву вас вызвать. Идите к ним. Я тут побуду.
Я вернулся в комнату.
Сел за стол. Положил перед собой руки. Крепко положил, ладонями впечатался. С демонстрацией, конечно.
Говорю:
– Ну, давайте. Слухаю. Но предупреждаю по-хорошему. В доме хворый ребенок. Имейте в виду.
Довид выступил вперед.
И тут я сообразил, что они все передо мной выстроились в ряд. Смешной вид получался.
– Что вы построились в ряд, присаживайтесь. Сидячих мест хватает. Присаживайтесь, Довид Срулевич. И вы, товарищи, тоже занимайте места.
Никто не двинулся.
Довид начал:
– Я тут на правах ближайшего кровного родственника. Я – дед Иосифа. Вы, Михаил Иванович, пользуясь отчасти своим служебным положением, отчасти моим бедственным состоянием в связи с трагической гибелью моего зятя и болезнью моей родной дочери Бэллы, присвоили себе моего родного внука Гутина Иосифа. И теперь вместо того, чтоб его лечить, как всех советских детей, заперли его в доме Лаевской Полины Львовны. Я на вас буду жаловаться и требовать обратно своего внука.
Я выслушал доклад Басина. Чистый бред сивой кобылы. Согласно покивал, рукой погладил вязаную скатерть. Прошелся пару раз пальцем вокруг узора.
Говорю:
– Еще что-то хотите добавить, Довид Срулевич?
Басин молчал.
– Тогда следующий. Кто следующий? Может, вы, гражданин Табачник?
Зусель молчал. Переминался с ноги на ногу, губами шевелил, но про себя, не на внешнюю сторону.
– Хорошо, следующий. Гражданка Воробейчик? У вас что?
Ева молчала. Смотрела мне прямо в глаза без мыслей, без выражения.
– Тогда остаетесь вы, гражданка Цвинтар, кажется?
Но Малка тоже молчала, руки под фартуком на животе сложила и молчит, как пробка. Шатается, а молчит.
Я разозлился.
– Да садитесь вы, цирк тут устраиваете! Прямо клоуны-акробаты. А ну сесть! Всем сесть!
Так гаркнул – эхо отскочило от самого потолка.
Заплакал Иосиф. Выскочила Полина с шитьем в руках.
Расселись кто где. Но кругом меня образовали пустоту. Как нарочно. За столом я один.
Евка – подоконник подперла задом за моей спиной. Зусель – у меня перед лицом, на табуретке возле печки. Довид – рядом с ним на маленькой скамеечке.
Малка пробелькотела:
– Ой, мне плохо. Я немножко ляжу. – И свернулась на топчане.
Полина ушла к мальчику. Ничем своего удивления и прочего не проявила. Только глянула, как все угомонились. Довольная, кивнула мне и уплыла.
– А чтоб никому не было плохо, не надо поднимать гвалт. Чего вы сюда приперлись? Если из-за того, что говорил Довид, так это ерунда на постном масле. Езжайте, откуда приехали. Если еще что-то, выкладывайте. Но времени у меня нету, чтоб с вами балакать. У меня время – рабочее. Служебное. Ну?
Тогда заговорила Ева. Я специально на ее голос не повернулся всем туловищем, а только чуть-чуть настроился ухом.
– Довид сначала к вам домой пошел, а там Люба ему сказала, что хлопчик тут. Он – сюда. Тут Полина Львовна. Она меня отправила вам звонить.
Я уже терял терпение:
– Понятно. Зачем тут вся мишпуха? Ну, Довид – ладно. Хоть и бред. А Табачник? А вы с Малкой? Вы что, обязательно хороводом ходите? По одному, как люди, двигаться не способные?
Довид говорит:
– Мы за своим пришли.
Я закричал, невзирая на обстоятельства:
– Кто это «мы»? Вы поименно назовите, Довид Срулевич, кто это «мы»! Поименно! У нас коллективные жалобы не принимаются.
Довид назвал. Причем загибал пальцы по ходу:
