Плохо соображая, что делаю, я тут же кинулась к Томмасо.
- Огонь выключи, я отказываюсь есть горелое, — продолжил он низким голосом, а я стряхнула с щек набежавшие слезы. Я была так счастлива, что хотелось танцевать и петь на всех известных и неизвестных мне языках.
- Ах какой вы однако избалованный Ваше Высочество, — я пыталась добавить я звительности в голос, но в нем все равно слышалось только тепло и улыбка.
- Огонь, — продолжал требовать этот упертый баран, — иначе разжалую в посудомойщики.
Пришлось покориться этому невыносимому типу, но стоило мне только отключить огонь и отметить про себя, что кастрюля и в самом деле оказалась с гораздо более тонким дном, чем я могла предположить, а потому действительно начала подгорать, как я тут же бросилась обратно к Томмасо.
Уж теперь-то никто не мог мне помешать или упрекнуть хоть в чем-то.
- Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась я.
-Бывало и лучше, — ответил мне этот ужасный человек, а мне тут же захотелось приложить его чем-то. Спасал его только тот факт, что я боялась сделать хуже.
- Альберто, я серьезно! Рана на твоей руке какая-то странная и липкая, и я совершенно не знаю, что с ней делать, — поспешила поделиться я своими тревогами.
- Ну я же открыл глаза, значит, все не так уж плохо, — я не сдержалась и скривилась, мне бы его оптимизм!
- И пожалуйста, зови меня Томмасо, я уже привык и мне, — в этот момент он посмотрел мне в глаза, а мое сердце сделало кульбит, а затем подскочило, куда-то в район горла, — мне хотелось бы, чтобы я был для тебя особенным, насколько это только возможно.
Тут мне безмерно захотелось сказать что-то глупое и корявое, что-то, что могло бы испортить этот волшебный момент, но я просто не смогла.
В его словах была столь невыносимая боль и сладость, что слезы непрошенными ручейками потекли по моим щекам.
- Мими не плач! Только не плач! Я знаю, что мы не сможем быть вместе, но просто поверь мне, что я сделаю все, все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива.
Мои слезы уже начали переходить в судорожные рыдания. Я даже больше злиться на него не могла, просто сидела рядом и плакала.
Томмасо молчал.
И только плотно сжатые скулы говорили мне о том, что ему не все равно.
- Давай поднимем тебя и осмотрим твою рану, заодно и покормим, — прошмыгала я, когда, наконец, смогла хотя бы немного успокоиться. Томмасо тут же совершил попытку сам подняться с постели, вот только лицо его скривилось от боли и он вновь обессиленным упал на подушки.
- Гений, — пробормотала я, не скрывая своего осуждения, — давай, переворачивайся набоки я помогу тебе.
Пускай это было совсем не просто, но я все же смогла помочь ему встать. Оставалось совсем немного, довести моего шефа до зеркала, чтобы он сам смог осмотреть свою рану.
- Паршиво, — суммировал сын императора, осматривая себя в зеркало, — помереть, я, конечно, больше не помру, но будет все же лучше, если мы найдем лекаря, — суммировал Томмасо, а мое сердце судорожно сжалось.
- Я не знаю ни где мы, ни как далеко находимся от города, — пробормотала я виновато, хотела было уже добавить, что даже, если бы знала, то все равно соваться туда опасно, но решила промолчать. Мы абсолютно точно не сходилось во мнениях по поводу поведения его старшего брата, а тратить его силы на ссору, которая точно не заставит меня изменить мое мнение, мне совершенно не хотелось. Это просто бесполезно.
