Драмы - страница 16

И било два часа, и три… и он

Не возвращался на рассвете бледном…

Я – чаще все одна… Займешься делом:

Польешь цветы, подушку выбьешь, ручки

Дверей потрешь, чтоб медь блестела ярко —

И день прошел… А в праздной голове

Круговорот предчувствий, темных снов,

Томит тревога, связанная тесно

С святыней материнства, – да, она

Сродни, должно быть, сокровенной силе,

Которою живет весь мир кругом.

Но не дано мне более дышать

Здесь этим сладким воздухом былого,

Волнующим так скорбно и так нежно:

Ведь я должна уйти отсюда…

Уходит в среднюю дверь.

Клавдио. Мать!

Смерть. Молчи. Ее ты к жизни не вернешь.

Клавдио. О, мать моя!

Приди: позволь мне только

Дрожащими губами – да, они

Всегда молчали гордо – на коленях, —

Верни ее! Уйти ей не хотелось,

Ты видела, жестокая! Зачем

Велишь ты ей уйти? Верни ее!

Смерть. Оставь, она моя. Была твоею.

Клавдио. И ничего не чувствовал я прежде!

Все сухо, все! И никогда не знал,

Что к ней стремились корни моей жизни,

Что душу переполнит ее близость

Любовью человеческой и скорбью!

Смерть, не обращая внимания на его мольбы, играет мелодию старинной народной песни. Медленно входит молодая девушка, на ней простое платье из пестрой цветистой ткани, башмаки с тесемками, охватывающими ногу крест-накрест, на шее обрывок покрывала, голова у нее не покрыта.

Молодая девушка.

Так чудно было все – о, так прекрасно!

Ты никогда не думаешь о том?

Через тебя так горько я страдала —

Но что же не кончается в скорбях!

Я видела так мало ясных дней,

А эти были точно чудный сон.

Ты помнишь – на окне моем цветы,

И старенькие эти клавикорды,

И шкаф, где я хранила твои письма

И то, что ты порою мне дарил.

Не смейся, все мне мило становилось