Хриплый, неприятно резанувший слух смех резко затих дребезжащим эхом. Богдан притянул голову пастора к своему лицу, намотав длинные спутанные пряди на кулак и наслаждаясь болью, причиняемой жертве. Цвет глаз вампира превратился в пугающе-чёрный, красивое лицо устрашающе искривилось, хищно сверкнули острые клыки.
— Подохнуть ты всегда успеешь, мразь, — прошипел он, — говори, где вы, служители Церкви, прячете Перстень?!
— Боже правый, спаси и сохрани, отведи от скверны, очисти помыслы, — бормотал священник, отводя полные страха глаза от отвратительного создания. Он чувствовал, что умирает, но Бог почему — то не желал смилостивиться и не забирал его душу из этого грешного мира. Впереди вновь ожидало лишь мучение.
— Что ты там лепечешь? — обманчиво ласково протянул вампир, еще ближе склонившись к окровавленному лицу пастора. Запах крови будоражил разум, заставлял обостряться инстинкты, но Древний умел контролировать их.
— Убейте меня, — прохрипел отец Эрнест, корчась от невыносимой боли, раздирающей его покалеченные внутренности.
— Где перстень? — повторил вампир, переместив ледяную ладонь на его горло и сильно сдавливая. Упрямство человека начинало приводить его в неистовство.
— Какой перстень? — пастор тянул время, прекрасно понимая, что именно так рьяно ищут эти дьявольские отродья.
Нельзя, убеждал он себя, нельзя позволить им добраться до реликвии, упрятанной в Ватикане, иначе миру людей придет конец. Не для того они сотню лет уберегали невинное человечество от посягательств вампирских тварей.
— Ты принимаешь нас за дураков, смертный, — неожиданно спокойно произнес Богдан, отпихивая пастора и выпрямляясь.
На его лице мелькнула загадочная усмешка, — ты ненавидишь все, что связано с нашей расой и мечтаешь истребить род Дрэкула до последнего вампира. Я знаю. Так пусть же твой Бог, которому ты поклоняешься, отпустит тебе грехи. Ты станешь одним из нас!
Щелкнув пальцами, он равнодушно отступил, наблюдая за тем, как из глубины полумрака выступает невысокий юный с виду вампир. Но в этот же миг пастор, изловчившись, резко вскинул руки и поднес торчавшие острыми краями звенья цепи к своему горлу, распарывая его и дергаясь в предсмертных конвульсиях. Темная кровь хлынула на каменный пол, забрызгала края мантии Богдана и стены. Он яростно зашипел, подскочил к умирающему человеку, но было поздно. Глаза пленника закатились, на губах пузырилась кровавая пена. Он был мертв, обмякнув возле стены и свесив голову на обагренную кровью грудь.
— Ну и черт с ним, — с досадой выплюнул Богдан, милостиво разрешая своему воспитаннику, насладиться свежей трапезой.
Отступив к лестнице, Древний безразлично смотрел на то, как новообращенный принялся неистово слизывать густую сочащуюся из раны кровь. Когда ему наскучило, он вернулся в главный зал замка, прошествовал к своему излюбленному креслу у холодного камина и невозмутимо устроился в нем, устремив неподвижный взор темно — бордовых очей в пустоту. За спинкой кресла появилась грациозная красавица, но он не шелохнулся. Тогда вампиресса, переместившись на колени Древнего, лениво опустила ледяной взгляд на свои ухоженные руки и мелодичным, чарующим голосом произнесла, поигрывая золотым кольцом в форме змеиного хвоста на пальце Богдана:
— Это было неосмотрительно, дорогой. Он мог нам еще послужить.
— Не смей меня упрекать! — рыкнул Богдан, спихивая девушку с колен, — эти жалкие людишки заигрались в героев... Они хотят нас перехитрить, наивно полагая, что мы поддадимся на их уловки и снова начнем им доверять, — вампир усмехнулся. Его лицо уже приобрело обычный облик, в неровном пламени факелов его можно было принять за человека, — сегодня ночь полнолуния, Шафранка. Мы выйдем на охоту и соберем как можно больше смертных душ, ты меня поняла?! Мне нужны новорожденные, много новорожденных.
