И всё же некоторые выводы о расположении помещений Густава и Флоры сделать можно. Окна комнат, где Густав читал записку своего оруженосца Тидо Фогеля и устроил тайник, выходили на злосчастный речной обрыв, и, значит, данные помещения могли быть смежными. Спальня, где находился тайник, была угловой, и слова Густава о том, что из неё не было другого выхода, могли означать выход в проходную комнату, одна из стен которой была продолжением стены северной. Другие помещения семьи также могли иметь северные стены, и эта часть замка была обращена к лесному склону. Ещё одним препятствием на пути в заветную комнату могли быть двери, ведущие в апартаменты с лестницы, но вряд ли их замок отличался большой надёжностью. Если строители, работающие там, запирают двери на ночь, избежать следов взлома не удастся, а чтобы сбить их с толку и не допустить вмешательства полиции, нельзя оставлять прочих следов.
Оставалась ещё одна задачка: что сказать Хельге? Что меня осенило посчитать скелеты в шкафу предков Эльзы? Вы представляете её реакцию, если сказать, что я прихвачу «на дело» кувалду, чтобы разнести метровую стену вдрызг? У вас есть предложение, как в чужой стране замотивировать кражу «секретных документов» пятивековой давности и нарушение права частной собственности под благородный поступок? Я вам больше скажу: до того, как воспользоваться посторонней помощью в заданных границах допустимости, не додумались бы компьютеры подразделения специальных операций, где о пределах дозволенного не заботятся. Я не мог использовать ни силу, ни шантаж, ни прямой обман, ни подкуп и не имел ресурсов, чтобы обставлять какие-то комбинации. Я не мог сказать Хельге, что ищу в этой комнате следы своей прошлой жизни, и не мог сказать ей о наличии в ней тайника. Желание взглянуть из окна той самой комнаты на обрывистый берег реки, который несколько столетий назад пользовался в окрестностях дурной славой, у меня, разумеется, было, но оно вызывалось не блажью, а серьёзными обстоятельствами. В общем, сомнений в том, куда и зачем лезть, у меня не было, как не было детального плана объекта, ключей, отмычек и помощников. Тот способ, на котором я остановился, требовал участия Хельги, сокращения риска и учёта всех мелочей. Ничего нового, чем бы ни пользовались магазинные воры советской эпохи, совершающие кражи по предварительному сговору с применением технических средств, я не изобрёл.
По дороге я зашёл в гастроном, купил продуктов и пару бутылок вина, которое в ресторане выбрала Хельга. Когда я вышел, небо совсем потемнело и начал моросить дождь. Я едва успел дотащить свои авоськи до крыльца отеля, как сверкнула молния, грянул гром и дождь полил как из ведра. Синоптики предсказали ненастье на ближайшие два-три дня. В номере я переоделся, лёг на спину и расслабился. Карабкаться по плющу и пилить решётку окна на высоте десятиэтажного дома под раскаты грома и блеск молний не хотелось. Я подумал, взяла ли Хельга зонт, прислушался к шуму беспрерывного ливня, дроби капель и сладко задремал.
Обед я проспал, и когда проснулся, дождь уже кончился. Захотелось выпить сладкого чая как в детстве, но в магазине я про него забыл. Бакалейная лавочка была под боком, я быстро собрался и спустился вниз. Асфальт на тротуарах был мокрый, мутные ручейки воды ещё стекали по булыжникам вниз, луж не было. Я вернулся в отель минут через двадцать, поднялся на третий этаж и перед дверьми номера шагах в восьми от моего увидел молодую худощавую женщину. Она была иностранкой, не немкой. На ней был элегантный синий дождевичок и голубые джинсы, на плече висела открытая сумка, из которой она пыталась что-то достать, запрокидывая голову, – очевидно, у неё из носа шла кровь.
