Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.
24 декабря, 1919 год.
Остатки Марковской дивизии попали в плен. У красных оказалось 67 офицеров и 500 стрелков. А также 60 пулеметов и 13 артиллерийских орудий.
Утром про это сообщил своим офицерам полковник Манштейн.
– После боя у Алексеево конники Буденного идут на Ростов и Новочеркасск. Их задача расчленить остатки армии Деникина. Вот так, господа офицеры! Скоро красные пожалуют к нам в гости.
– А где сейчас красные?
– Фронт ныне проходит по линии станция Хопры – село Крым Султан. А это всего в 12 верстах от Новочеркасска.
– А что с остатками Марковской дивизии? – спросил Лабунский.
– Красные не любят наших «ударников», поручик. Ничего хорошего сказать не могу. Особенно это касаемо офицеров. Хотя часть наших кавалеристов штаб-ротмистра Аникеева смогла порваться сквозь заслон.
– Как много? – спросил поручик.
– Говорили около двадцати человек. Но кто может сказать наверняка, поручик? Но и нам скоро здесь будет жарко. Хотя я готов оставаться на передовой и думаю, что мои офицеры станут плечом к плечу.
Лабунский посмотрел на этого кривобокого храброго офицера, которого прозвали «одноруким чёртом». Смерти полковник совсем не боялся. Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.
В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.
Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.
– Вы штабной? – спросил он.
– Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.
– Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.
– Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.
– Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?
– Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.
– Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.
– Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.
– Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.
– Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.
Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.
Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…
***
Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.
Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.
– И нам поступил приказ.
– Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.
