И тогда… тогда вместо сильного и стабильного двухпартийного государства, которое мы имеем сейчас, возникнет однопартийная система. Этакий монолитный монстр, где все ключевые посты займут Новые Люди – на всех уровнях. Тогда прощай Государственная служба. Останутся только тесты на активность коры головного мозга у Новых Людей – на наличие тех двух пиков на неврологической кривой. Да еще болтология про разные постулаты вроде “предмет А равен своей противоположности” и “чем резче различие, тем выше соответствие”. Боже милостивый!»
«А вдруг, – подумал Грэм, – вся эта хитрая структура мышления Новых Людей – не что иное, как грандиозное шарлатанство? Мы, Аномалы, этого понять не можем; Старые Люди тоже ничего не понимают. Выходит, мы просто верим Новым Людям на слово, что это колоссальный шаг вперед в эволюции человеческого мозга. Допустим, есть там и впрямь некие узлы Роджерса или что-то в этом духе. Существует материальное отличие их коры головного мозга от нашей. Но следует ли отсюда…»
Тут включился один из интеркомов:
– Здесь комиссар Барнс и женщина – офидант полиции…
– Впустите их, – велел Грэм. Снова откинувшись на подушки, он устроился поудобнее, сложил руки на груди и стал ждать.
В голове у него уже созрела новая идея.
В восемь тридцать утра Николас Эпплтон появился на работе и приготовился к началу нового трудового дня.
В окна небольшого здания его мастерской ярко светило солнце. Ник закатал рукава, надел очки с увеличением и вставил в розетку штепсель терморезака.
Тут к нему тяжелой походкой подошел его босс, Эрл Дзета. Руки Дзета держал в карманах брюк цвета хаки; из его обрамленного густой щетиной рта свисала итальянская сигара.
– Ну, что скажешь, Ник?
– Мы только через несколько дней узнаем, – сообщил Ник. – О результатах нас известят по почте.
– Ах да, твой мальчуган. – Дзета положил смуглую лапищу Нику на плечо. – Слишком мелкую нарезку делаешь, – заметил он. – Нужно, чтобы она шла в самую глубину протектора. В эту проклятую шину.
– Но если я еще хоть немного углублюсь… – запротестовал Ник. «Шина лопнет, даже если машина наедет на тлеющую спичку, – сказал он про себя. – Это все равно что пристрелить пассажиров из лазерного ружья». – Ладно, – сдался Ник. Вся его воинственность вмиг испарилась; в конце концов, Дзета был его боссом. – Буду углубляться, пока резак с той стороны не выйдет.
– Попробуй только, – пригрозил Дзета. – Мигом уволю.
– По-твоему, раз люди покупают такой реактивный…
– Как только три их колеса касаются общественной мостовой, – перебил Дзета, – наша ответственность заканчивается. Что бы ни случилось потом – их личные трудности.
Нельзя сказать, чтобы Ник с детства мечтал быть нарезчиком протектора. Рабочим, который берет лысую шину и при помощи раскаленного докрасна резака проделывает в ней новую нарезку. Режет глубже и глубже, приводя шину в надлежащий вид. Чтобы она выглядела так, словно весь протектор в порядке. Это занятие Ник унаследовал от отца, а тот, в свою очередь, научился этому от своего отца. Из поколения в поколение, от отца к сыну… Ненавидя свою работу, Ник твердо помнил одно: он превосходный нарезчик протектора и всегда им останется. Дзета был неправ: нарезка уже получилась достаточно глубокой. «Я мастер своего дела, – подумал Ник, – и сам могу решить, какой должна быть глубина канавок».
Неторопливым движением руки Дзета включил висевший у него на шее радиоприемник. Из семи-восьми динамиков, размещенных на обширном теле толстяка, загрохотала шумная, низкого пошиба музыка.
