Друзья Пушкина в любви и поэзии - страница 40
Письма отчаяния – письма надежды
Весной 1815 года, ещё не зная о том, что ждёт его любовь в ближайшее время, Жуковский забросал Машеньку Протасову своими посланиями, которые иначе чем письмами отчаяния не назовёшь.
Он по-прежнему не сдавался, по-прежнему надеялся, что сердце Екатерины Афанасьевны растает, что сестра сжалится над ним, хотя и понимал, что жалость здесь ни при чём. Да, он ссылался на то, что церковь в лице митрополита Филарета не возражает против брака, но одновременно понимал и то, что церковь права лишь формально. По документам он посторонний для Маши человек, ведь нигде не зафиксировано, что у него и у Машиной матери – один отец. Но это документы… Истинное родство не ими определяется. Перед Богом он родной дядя своей возлюбленной.
Но ведь сердцу не прикажешь… И Жуковский весной 1815 года писал своей любимой:
«Милая Маша, нам надобно объясниться. Как прежде от тебя одной я требовал и утешения, и твёрдости, так и теперь требую твёрдости в добре. Нам надобно знать и исполнить то, на что мы решились, дело идёт не о том только, чтобы быть вместе, но и о том, чтобы этого стоить. Следовательно, не по одной наружности исполнять данное слово, а в сердце быть ему верными. Иначе не будет покоя, иначе никакого согласия в чувствах между мною и маменькой быть не может. Сказав ей решительно, что я ей брат, мне должно быть им не на одних словах, не для того единственно, чтобы получить этим именем право быть вместе. Если я ей говорил искренно о моей к тебе привязанности, если об этом и писал, то для того, чтобы не носить маски – я хотел только свободы и доверенности. Это нас рознило с нею…»