Машина подъезжает к отцовскому дому ближе к полуночи. Я успела даже вздремнуть. Мы собрали все возможные и невозможные пробки. Благо, водитель оказался молчаливым и не тревожил мой чуткий сон. Он, как я поняла, вообще не многословен. Его дипломатичность даже бесит. Это качество, видать, въедается в плоть и кровь всем, кто так или иначе занимается бизнесом посерьёзнее шаурмичной.
— О! А вот и папочка. Сейчас плешь проест нравоучениями. — Стону я вслух. Отец вышел, услышав, что машина подъехала. Конечно же, ведь просто так здесь никто не ездит. Территория охраняемая.
— Это нормально волноваться за дочь. Я бы тоже валерьянку пил на его месте. — Вступается в его защиту Шевцов.
— Но ты на своём. — Тянусь к ручке, но выходить не спешу, выигрывая мгновения, в которые меня не пилит отец.
— Поэтому вместо валерьянки у меня другие способы успокоения. — Чуть прищуривается и отводит взгляд мужчина.
— С упокоением не перепутай. — Издав нервный смешок, отстёгиваю ремень. Андрей выходит из машины и, видимо, пытается заработать себе джентльменские баллы в моих глазах. Открывает дверку с моей стороны, помогает выбраться.
— Ты идеальный паж! — Положа руку на сердце, подкалываю. Чувство самосохранения покинуло меня в тот миг, когда я прощалась с жизнью у лифта. Бандиты могли меня укокошить «за здрасьте».
— Увидимся завтра. И помни, часики тикают, а карета вот-вот превратится в тыкву. — Напоминает о нашем щекотливом положении мужчина. Так зубы у него всё же есть! А по мордашке и деланно расслабленному поведению так и не скажешь. Шифруется. С таким опасно садится за карточный стол. Мягко стелет, да жёстко... спать.
— Напоминалку поставлю, чтобы не забыть. — Бросаю в ответ. Он кивает отцу, мол, привёз, забирайте курицу свою безмозглую и чуть не ощипанную.
Самоуверенный блондин уезжает, а мне приходится смириться с тем, что ночевать я буду в доме отца. После того, как мамы не стало, он командовал мной как отставной генерал. И это при его-то занятости! Наверное, я и замуж свинтила, чтобы получить свободу. А получила потерянные впустую годы, измену и шантаж. Папа встречает заблудшую дочь сдержанно и как-то спокойно.
— Здравствуй, дочь.
— Виделись уже. — Не хочется мне сейчас выяснять отношения от слова «совсем».
— Голодная? — Открывает двери, пропуская меня вперёд.
— Нет. Можно, я спать пойду? — Спрашиваю, как в детстве разрешения.
— Иди. — На удивление соглашается. — Я рад, что всё обошлось. — Распростёр папа объятия. — Чуть не поседел повторно. — Эмоциональность ему чужда, и я шокируюсь такому откровению. Стоим в обнимку, и я вспоминаю каково это — чувствовать тепло и поддержку.
— Пап, всё так плохо, да?
— О чём ты? — Слегка отстраняется. Не признается ведь, что самую главную партию в жизни проиграл. И выход один — выдать меня за Шевцова, чтобы мы с голым задом по миру не пошли.
— Да так. Ладно, пойду я. — Не то, чтобы я приняла эту ситуацию, но, как говорится, с мыслью, если она тебе не очень нравится, надо переспать.
Поднимаюсь в свою комнату, в которой прошли мои детские годы. Всё в ней также. Фотографии в рамочках. На них папа, мама, я и пёс Барбос. Я выплакала целый литр слёз, когда Барбос нас оставил. Старенький был. А потом ещё десять литров слёз, когда мамы не стало. Жутко, но родное лицо стёрлось из памяти. Зато фотографии всё помнят и хранят, чтобы и мы не забывали. Теперь остались я и папа. Вот и ответ. Спасай то, что можешь спасти. Компания — вся его жизнь. Всплакнув, я провалилась в сон.
