Читать онлайн Юлия Ковригина - Дуплет

– Очень интересно! – неожиданно раздался голос за спиной. – Так вот, о чем вы мечтаете!? При вашем-то роде деятельности!

– А откуда вы знаете, чем я занимаюсь? – Я обернулся и с удивлением посмотрел на невысокого жилистого человека, совершенно непримечательной наружности – такого никогда не заметишь в толпе. Он также очень внимательно меня разглядывал, словно приценивался, если такое слово уместно при данных обстоятельствах.

– Уверяю вас, определить это совсем не сложно, – усмехнулся мой собеседник, – гораздо труднее попытаться представить, чем вы никогда не сможете заниматься. Хотя и здесь я, вероятно, не смогу сильно ошибиться. А знаете… вы великолепный экземпляр для изучения – просто находка! Однако, примите мои извинения, я забыл представиться – Семен Петрович Абрамовский, доктор психологических наук…

Наверное, мою историю стоит начать именно отсюда, с этой странной встречи. Ничем другим я не смогу точнее определить вектор тех событий, которые произошли в дальнейшем. Они настолько невероятны, что и воспоминания о них кажутся какими-то нереальными. Более того, я до сих пор сомневаюсь, что все случившееся не было плодом моего расстроенного воображения или даже болезни. В этом случае мне остается только заранее принести извинения за столь тревожные игры собственного разума. В свое оправдание могу сообщить, что до сих пор являлся абсолютно обыкновенным человеком. Про таких говорят: один из толпы.

По роду занятий я архивариус. Это скромная должность, но для меня она подходит идеально. Я абсолютный интроверт, обожаю тишину, изредка разбавляемую гулкими звуками шагов вдоль сводчатых коридоров института, в котором проработал почти всю жизнь. А главная моя страсть, конечно же, книги – они так много могут рассказать, не нарушая при этом безмолвия – идеальные товарищи и собеседники!

Кто-то скажет, что моя работа скучна и однообразна. Я же настолько привык к такому образу жизни, что уже не в состоянии судить беспристрастно. Могу лишь уверить, что скука – редкий гость для меня. К тому же, я никогда не жаловался на нехватку воображения.

С детства я обладал неуемной фантазией, которая с лихвой компенсировала отсутствие приключений в реальной жизни. Мне нравилось читать о разных странах, придумывать новые, планировать маршруты путешествий по самым отдаленным уголкам планеты, мечтать. Я постоянно что-то сочинял. Так было интереснее существовать, особенно если в действительности ты довольно зауряден и не в силах осуществить большинство их своих желаний. Когда я вырос, эти мысли приобрели более степенный, взрослый характер, но окончательно не исчезли. Хотя в последнее время и они стали значительно бледнее прежних.

Однако, вернемся к начатому рассказу. Помню, в тот день у меня был выходной. Я решил занять его легкой прогулкой по парку. Весна начиналась просто чудесно. Было сухо и солнечно. Я расслабленно брел по извилистым парковым дорожкам и любовался первыми набухшими почками. Вокруг царила гармония, та хрупкая, весенняя, лишенная ледяного покоя, а потому особенно счастливая и юная.

После гулянья я уже направлялся домой, но, проходя мимо музея изобразительных искусств, остановился. Меня заинтересовала картина, указанная в анонсе к новой выставке. Должен отметить, что я не большой ценитель живописи. Но приятная прогулка, видимо, что-то всколыхнула в моей душе, захотелось продлить и как-то дополнить удовольствие этого дня. Так я совершенно неожиданно для себя решил заглянуть в музей.

Как я и предполагал, выставка оказалась небольшой, но яркой. На ней были представлены произведения старых, весьма именитых мастеров, что обеспечило широкий приток как любителей искусства, так и простых зевак. Народу было много, что без сомнения отпугнуло бы меня при обычных обстоятельствах. Однако мне не терпелось найти ту картину с афиши, поэтому я решил не обращать внимания на шум и тесноту в залах.

Нужную картину я нашел довольно быстро, но при более детальном рассмотрении она, к сожалению, уже не показалась мне такой занимательной. Впрочем, разочарование быстро прошло – у меня было слишком хорошее настроение.

Времени до закрытия оставалось достаточно, поэтому я решил не торопиться и ходил медленно, подолгу рассматривая каждое полотно, словно выискивая, за что можно зацепиться взгляду. Наконец, один из портретов снова привлек мое внимание. Возле него-то меня и поймал неожиданный собеседник.

Я до сих пор очень хорошо помню тот портрет. На нем был изображен пожилой и, видимо, очень богатый господин. Кричащая роскошь сквозила во всем – от бархатных драпировок и золоченых деталей на заднем плане, до расшитого драгоценными каменьями камзола. Но привлекло меня не это. Видите ли, у старика были прекрасные руки – белые, с изящными длинными пальцами. Смотря на них, я сразу подумал о своих, непроизвольно спрятав их в глубокие карманы брюк.

Как уже упоминалось ранее, я архивариус, поэтому много работаю со старыми, подчас пыльными, грязными документами. Это не могло не сказаться на моих руках. К тому же, пальцы у меня с детства имеют неправильную форму и слегка скрючены, а кисти рук плоские и широкие, что, на мой взгляд, не очень красиво.

Глубоко задумавшись, я стоял перед портретом старика. Вереница мыслей быстро проносилась в моей голове, зацепляя собой все новые и новые глубины: вот бы у меня были такие же длинные, гибкие пальцы. Тогда я бы стал пианистом или художником, или даже фокусником, короче говоря, другим человеком – более талантливым, более интересным…

От этих размышлений меня и выдернул неожиданный вопрос Абрамовского, положивший начало пре-страннейшим событиям в моей жизни.

– …Очень приятно, – я помню, что отвечал на его приветствие слегка рассеянно, все еще не понимая, кто этот странный человек и что ему от меня нужно. – Николай Дмитриевич Семенов.

– Так вы, стало быть, интересуетесь искусством?

– Не то, чтобы интересуюсь… Я всего лишь любитель.

– Не скромничайте, – широко улыбнулся Абрамовский. – Я наблюдал за вами. Вы либо профессионально изучаете живопись, либо… очень недовольны собой и своей жизнью, – неожиданно произнес он.

– С чего такие странные выводы? – удивился я. – Уверяю вас, что не имею никакого отношения к искусству – я архивариус. Но и недовольства, о котором вы говорите никогда за собой не замечал. Так что и здесь вы ошиблись, уважаемый Семен…?

– Петрович! – все так же радостно отвечал мой собеседник, словно и не замечая моего неудовольствия его выводами. – Видите ли, Николай Дмитриевич, я подошел к вам с маленькой просьбой. Не окажете ли вы мне любезность?

– Смотря, о чем вы просите.

– Дело в том, что в настоящее время я помещен в весьма трудные обстоятельства – у меня заболел ассистент. Это ставит под угрозу осуществление одного из моих важнейших проектов. Но я абсолютно убежден, что вы могли бы занять его место. На время, конечно же.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду…, – неуверенно начал я, мысленно подыскивая повод для того, чтобы вежливо попрощаться и удалиться.

– Уверяю вас, здесь нет ничего сложного или неприятного, – словно прочитав мои мысли, поспешил заверить меня Абрамовский. – Мне всего лишь требуется ваше участие в нескольких простейших экспериментах. Давайте поступим так – сможете завтра или послезавтра встретиться со мной? Я вам все подробно расскажу. Время укажете сами. Я проситель, мне и подстраиваться, – угодливо продолжил он. – Так как же?

Сам не знаю, как это произошло, но почему-то я не смог сразу отказать Абрамовскому, а потом было уже неловко идти на попятную. Помню, как выйдя из здания музея, почти до самого дома корил себя за слабохарактерность.

На следующий день после работы я все-таки пошел на назначенную встречу.

Абрамовский встретил меня с непринужденной легкостью, как старого приятеля. Яркая улыбка, словно приклеенная, сияла на узком бледном лице, придавая ему какое-то трагикомическое выражение.

Все в этом человеке меня смущало и настораживало. А слишком простое, но, вместе с тем, повелительное обращение вызывало чуть ли не раздражение. Все-то он обо мне знал!

Позднее, анализируя впечатления тех дней, я понял, в чем заключалась главная и самая неприятная особенность Абрамовского – его мимика жила отдельно от глаз, совершенно их не затрагивая. Я никогда прежде не встречал подобных людей.

Внешний облик моего нового знакомого, в отличие запомнившейся мне намедни неприметности, в тот день напротив, выделялся нарочитой экстравагантностью. Я убежден, что профессор тщательно продумывал детали своего костюма, однако, не берусь судить о его вкусе. Под твидовым пиджаком скрывалась неожиданно яркая рубашка, синяя клетка которой резко контрастировала с красным галстуком и того же цвета подтяжками. Несколько усмиряли слишком пестрый верх коричневые шерстяные брюки. Но особенно странно в строгой обстановке рабочего кабинета смотрелись расшитые золотом комнатные туфли в восточном стиле.

Вообще, все в нем – от старомодного пиджака с потертыми обшлагами до эксцентричных туфель – было нелепо, но при этом смотрелось на удивление гармонично применительно к выражению его лица, напряженно-настороженному и, в тоже время, насмешливому. Бывает сложная, очень грамотная простота, но здесь я столкнулся с обратной схемой – этот человек являлся живым воплощением старательно упрощенной сложности.

Он действовал четко и выверено, словно по некой схеме: мягко, обходительно, но напористо. Помню, как подумал, что так, должно быть, работают дрессировщики. Я и оглянуться не успел, как покорно согласился принять участие во всех его экспериментах, абсолютно не понимая при этом, что именно от меня потребуется.

Когда все формальности были улажены Абрамовский надел белый накрахмаленный халат и, ободряюще улыбнувшись мне, сказал: «Ну-с, а теперь приступим».

***

Утром я проснулся раньше обыкновенного. За окном было сумрачно и туманно. Вспомнилось, что в течение дня обещали затяжные дожди. Стало грустно. Небо еще с вечера заволокло тяжелыми серыми тучами, и теперь они, едва подсвечиваемые восходящим солнцем, придавали ему причудливый рельеф и окраску, еще более подчеркивая общий минорный настрой.

Я привычно потянулся под одеялом, затем нехотя выпростал наружу одну ступню, как бы подготавливаясь для окончательного высвобождения из своего уютного кокона. Настроение было ровное, но без легкости – под стать погоде. Вздохнув, я решил, что пора начинать это день, а значит, все-таки необходимо подняться с кровати.

Будничные утренние приготовления, по обыкновению, отняли у меня совсем немного времени. Правда спросонья мое восприятие окружающего оставалось несколько замедленным. Я то и дело останавливался, угрюмо озирался, брюзжал про себя.

«Наверное, виновата пасмурная погода за окном», – решил я, зевая.

Все мне отчего-то казалось неправильным. Привычные вещи лежали не на своих местах, нарушая давно заведенный порядок.

Я методично двигался по комнатам, как вдруг обратил внимание на крайне удивительный, даже больше сказать, совершенно невозможный факт – подоконники в моей квартире были заставлены цветочными горшками.

«Растительность!? В моем доме! Да еще в таком количестве… Невероятно», – я растерянно застыл посреди комнаты, обозревая живописные заросли и размышлял, не сон ли все это.