Дура, плыви! - страница 4

– Пока, корова!

Взрослые занимались своими важными делами. Дети, а нас в доме оказалось шестеро, гуляли вместе. Иногда мы, конечно, путались под ногами старших. Потому в доме были установлены некоторые правила, например нельзя было выходить за калитку и стоять у двери. Но разве все упомнишь?! В результате моим самым ярким воспоминанием из поездки стал куст крапивы. Именно туда меня отправил удар двери от ноги торопившегося взрослого.

А где-то на третий день пребывания папа решил порыбачить. Он сидел в лодке на середине реки, когда тишину нарушила сирена милицейского катера. Удивленному папе вручили телеграмму: «Птичкин, если ты немедленно не позвонишь мне, подаю во всесоюзный розыск». Несмотря на все объяснения папы, что это шутка, что жена просто с юмором и что Птичкин – это нежное прозвище, его сперва сопроводили до телеграфа, а потом в отделение – писать объяснительную. Всесоюзный розыск местному милиционеру шуткой не показался. Больше папа перезванивать не забывал.

В начальной школе я писала недетские стихи. Любила поэзию Мандельштама, Ахматову, Заболоцкого.

Мама всячески поддерживала мои литературные начинания. Даже устроила в какой-то кружок при местном телеканале. Поскольку я была раза в два младше самого юного участника, то посетила буквально два-три занятия. И на этом мой интерес иссяк.

Папа как-то не особо участвовал в моем интеллектуальном развитии. Он обеспечивал семью, а вечерами или работал, или хотел немного тишины. А тут я со своими просьбами – займись мной, расскажи что-нибудь… Почитай стихи наконец! Он долго сопротивлялся. Я настаивала и однажды папа сдался. Откашлялся. Я приготовилась впитывать отцовскую истину:

– Она целовалась в засос.

Засасывала сразу рот и нос.

Орала диким голосом,

Рвала меня за волосы.

Поэтому я, братцы, без волос.

Прошло больше двадцати лет с того дня. Я не помню ни одного стихотворения Мандельштама или Заболоцкого, а это папино выступление настолько потрясло детскую психику, что осталось в памяти навсегда.

Елене Семёновой

В 6 лет у меня появилась мечта – научиться играть на фортепиано. Тренировки на игрушечном красном пианино только подпитывали мое стремление сесть, откинуть голову назад и с чувством сыграть что-нибудь в благоговейном экстазе. Пусть не полонез Огинского, но что-то красивое, чтобы мне аплодировали стоя и родители тихонько всхлипывали от умиления.

В 7 лет я поступила в музыкальную школу. Толстенькая, начитанная и очень самостоятельная девочка. Я хорошо училась. У маминой подруги. О чем она, кстати, и не помнит (или старательно пытается забыть). Абсолютный слух, прекрасная память, немного страдала техника, точнее – постановка кисти. Но это же дело наживное. Никто и подумать не мог, что репетировала я на том же игрушечном пианино и только изредка у соседки дома. Она была музыкальным руководителем в саду и разрешала время от времени заниматься у нее.

К концу учебного года стало ясно, что без покупки инструмента домой уже не обойтись. Жили мы на четвертом этаже в доме без лифта. Квартира довольно большая. У нас с сестрой была своя комната, куда фортепиано вполне себе помещалось. Но чем ближе маячила покупка фоно, тем чаще я паниковала. Мысли были такие – как только отец, обливаясь потом, впихнет инструмент в нашу квартиру, мне придется на нем заниматься вопреки своим желаниям до окончания школы. Перспектива эта не радовала вообще. И уж тем более не получала никакого удовольствия от игры. Музыкальная школа меня не впечатляла и учиться особо уже не хотелось.