Дурак на красивом холме - страница 18



На мой недоуменный вопрошающий взгляд Вероника сочла нужным пояснить:

– Шотландская овчарка.

– Я знаю, что колли это шотландская овчарка. Но почему ты решила…

Она не дала мне договорить, прервав потеплевшим голосом:

– Потому что это Ральф.

И тут же резким пронзительным голосом закричала:

– Ральф! Ральф! Ко мне!

Раздался треск ломаемых сухих веток и через несколько секунд на противоположном берегу нарисовалась Лесси – красивая, длинношерстная, рыже-белая собака.

– Иди ко мне, миленький! Иди ко мне, Ральфик! – ворковала Вероника.

Нерешительно потоптавшись, поскуливая в боязливом нетерпении, Ральф вступил в воду и поплыл. Течение отнесло его метров на десять ниже, прежде чем он выбрался на высокий осыпающийся берег. Отряхнувшись от воды, радостно махая хвостом и улыбаясь, он потрусил к нам.

– Не бойся! Он хороший. Единственный настоящий человек в этой семье.

Я понял, что пес с гринькиной усадьбы, и у Вероники с ним самые дружественные отношения, если не сказать больше. Наверное, он тосковал по ней, поэтому и след взял так быстро и, в душевной простоте и без задней мысли, повёл за собой наших врагов.

Я вспомнил свою городскую охотничью собаку по имени Дейзи. Когда мне случалось уезжать в командировку, она отыскивала какой-нибудь непостиранный элемент моей одежды и уходила с ним в свой угол молча страдать. Несмотря на то, что была беспредельно доброй, как и все легавые, она угрожающе рычала, если кто хотел у нее это отобрать. Вот такие они трогательные и преданные существа – собаки!

Пообнимавшись и пооблызавщись с Вероникой, пес вдруг лег у моих ног. Для меня это не стало новостью. С собаками у меня, как правило, дружественный контакт возникает сразу, причем без всяких посылов с моей стороны.

Как-то будучи в гостях у представителей вышеупомянутого слоя, мне довелось пережить несколько тревожных минут. Хозяйский бультерьер вдруг залез ко мне на диван, положил лапы на плечи и стал лизать у меня за ушами. Оцепенев от ужаса, я боялся шелохнуться, а хозяева, умиленные действиями своего любимца, весело смеялись.

– Они здесь! – раздался возглас с другого берега, и тут же вспыхнул-хлопнул ружейный выстрел и дробь просвистела у нас над головами.

– Бежим! – мы совсем забыли о наших вооруженных преследователях, а они проявили военную хитрость, напоследок сменив тактику – выключили фонарики и без шума преодолели последнюю сотню метров.

Пригибаясь, мы скатились в низину и понеслись, как вспугнутые косули. Пес, радостно вспрыгивая, бежал рядом.

– Стойте, суки! Убьем!

Как бы не так – мы спортивные ребята! И покрыть зону досягаемости дробовика было для нас делом нескольких секунд.

Однако, мы продолжали бежать еще несколько минут, а потом, запыхавшись, с колотящимися сердцами, долго шли пешком – как мне казалось, сами не зная куда, лишь бы подальше.

Впереди шла Вероника с моим облегченным рюкзаком за плечами. Я, как положено джентльмену, тащился сзади с тяжелой сумкой. У меня болел бок от неправильно уложенной в нее сковородки, а поправить удобнее не мог, потому что в другой руке у меня была сарисса.

Выбросить ее я не решался, придав ей в своем воображении мистическое значение как палочке-выручалочке. Кроме того, она была очень ровной плюс изготовленной самой Вероникой, что увеличивало ее ценность в моем восприятии. Но главной причиной, не позволявшей мне отказаться от сариссы, был всё-таки пробудившийся во мне древний инстинкт воина.