Уэрф был из тех редких адвокатов, кого справедливость волнует куда больше закона, а потому он воспринимал любые, даже шуточные упоминания о ней всерьез и всегда был готов высказать взвешенное и здравое суждение.
– Аплодисментов, – подумав, ответил он. – Ну и, пожалуй, завистливого восхищения от таких, как мы с тобой.
Карл и Уэрф, потянувшись друг к другу через Салли, чокнулись пивом, а Салли в который раз пожалел, что втянул своего непредсказуемого товарища в пьяный спор.
– Салли просто завидует, – заметил Карл, когда Уэрф вновь углубился в статью о сексуальной зависимости, – потому что глупость – не диагноз.
– Вообще-то диагноз, – не поднимая глаз, возразил Уэрф.
– Но она не вызывает сочувствия.
– Нет.
– Как и уважения.
– Разумеется.
Бедный Уэрф. Без него жизнь стала менее настоящей и справедливой. И не такой веселой. “Вот когда я умру, – говаривал он Салли, – тогда и поймете, как трудно найти другого такого одноногого адвоката, у которого вдобавок всегда хорошее настроение”, – и оказался прав.
– Разумеется, ты думаешь о сексе каждые десять секунд, – сказал Салли Карлу. – Ты же ночи напролет смотришь порнуху.
Лишившись дома, Карл обосновался у Салли, в комнатах, которые некогда тот снимал у мисс Берил. Сам Салли жил в трейлере за домом и когда ночью вставал по малой нужде, видел, как в окнах Карла на втором этаже отражается эта похабщина.
– Я люблю порнуху, – признался Карл с обреченным видом человека, давно оставившего попытки понять собственное поведение, не говоря уж о том, чтобы его поменять.
Салли и не сомневался, что Карлу нравится порнуха, но, по его мнению, дело не только в этом. Уролог предупредил Карла, что эрекция вернется в лучшем случае через полгода, если не через год, и то не факт. Салли подозревал, что Карл не спит до глубокой ночи и смотрит всякие непристойности главным образом из-за страха – неусыпно следит, не зашевелится ли в трусах.
– Ее снимают всё лучше и лучше, – продолжал Карл. – Рут, скажи ему, что я прав.
– Эй, ма! – позвал Рой Пурди с другого конца стойки. – Если вчерашнее все равно выбрасывать, то лучше я съем.
Он имел в виду единственный оставшийся на блюде кусок вишневого пирога. Салли не удержался и улыбнулся хитрости Роя. Если ты попросил о чем-то и сразу же обозначил, что оно ничего не стоит, то, скорее всего, тебе это дадут, и вдобавок – в чем самая прелесть – ты не обязан быть благодарным тому, кто тебе это дал.
– Выброси, – посоветовал Салли достаточно громко, чтобы услышала не только Рут, но и Рой.
Слова его возымели действие – предсказуемо и незамедлительно. Рут положила кусок пирога на блюдце, со стуком поставила перед зятем и, приподняв бровь, посмотрела на Салли, чтобы тот сразу понял, какие последствия его ожидают, если он распустит свой избыточно длинный язык.
– Я бы доел и вон ту засохшую корочку. – Рой указал на пригоревший кусок булки, приставший к блюду.
– Тебя в тюрьме не кормили? – Рут ножом подцепила булку.
Рой принялся за еду, орудуя вилкой, точно лопатой.
– Плоховато, – признался он, набив рот, – это уж точно.
Карл подался к Салли и доверительно прошептал:
– Между прочим, когда я сказал, что теперь хуже, чем было до того, Рут не спросила, до чего. Тебя это не удивляет?
– Меня удивляешь ты, – ответил Салли, догадавшись, к чему Карл клонит.
– Ведь этот вопрос напрашивался бы, если бы она не знала, о чем именно я говорю.
