Дураки все - страница 9
На обложке одной из книг, вспомнил Реймер, были нарисованы люди, летящие на воздушном шаре. Иллюстрация эта резала Реймеру глаз. Цвета воздушного шара чересчур яркие, люди, судя по лицам, счастливы очутиться в крошечной этой корзине, хотя здравый смысл подсказывает, что в жизни они обосрались бы от страха. Еще одна книга была об исследователях, которые через вулкан проникли в недра Земли. Что, черт побери, мисс Берил пыталась ему сказать? Что ему следует подумать о том, чтобы убраться подальше? А вверх или вниз, не имеет значения, только бы с глаз долой?
Разумеется, он благодарил ее каждый раз, но дома запрятывал книги на верхнюю полку шкафа, где его низенькая матушка не заметит их (разве что встанет на стул) и не задастся вопросом, откуда они взялись. Все его детство она таила глубоко укоренившийся страх, что он станет вором, как ее отец, и всякий раз, как у Реймера появлялось что-то, чего она ему не покупала, мать немедля допытывалась, откуда это взялось. И если его объяснение казалось ей подозрительным или неубедительным, жди беды: мать принималась орать, рыдать и рвать на себе волосы как сумасшедшая – собственно, из-за этого отец Реймера в конце концов и ушел из семьи. Особенно Реймер пугался, когда она рвала на себе волосы, они у нее и без того были настолько жидкие, что просвечивала бледная кожа, а ему вовсе не улыбалось стать единственным ребенком в городе, у кого лысая мать.
– Вот придут и арестуют тебя, – снова и снова грозила мать, глаза опухшие, покрасневшие, бешеные. – Именно так с ворами и поступают.
Мать сверлила его глазами, дожидаясь, пока он проникнется этим откровением, после чего с тяжким вздохом устремляла взгляд в пустоту, в глубины своей памяти, на главное событие своего детства.
– Моего отца арестовали. Поднялись к нам на крыльцо, постучались в дверь. Я умоляла маму не открывать, но она открыла, они вошли и арестовали его.
Мать Реймера снова переживала ту страшную минуту и возвращалась в настоящее к сыну для неминуемого эпилога:
– Как он плакал! Как упрашивал не увозить его!
Прозрачный намек на то, что, когда придет время, Реймер тоже будет рыдать и умолять полицейских не увозить его в каталажку. И хотя он ни разу ничего не украл и не собирался, все же не мог окончательно сбросить со счетов возможность того, что виделось ей столь отчетливо. План его, если можно так выразиться, заключался в следующем: он запретит себе хотеть чего бы то ни было настолько сильно, чтобы появилось серьезное искушение украсть желаемое.
Многие книги, которые дарила ему мисс Берил, были старые, пахли плесенью, уголки их страниц загибались – такие книги хочется сбыть с рук, – но были и книги в более приличном состоянии, какие-то даже новые. На форзаце часто встречалось имя “Клайв Пиплз-мл.”. Реймер спросил мисс Берил, кто это, и она ответила, что это ее сын, но он уже вырос, стал банкиром. И так она это сказала, будто Клайв-мальчик или Клайв-мужчина не оправдал ее ожиданий. Быть может, он тоже так и не понял риторический треугольник? Реймер всем сердцем сочувствовал парню. С такой матерью вся твоя жизнь – одни большие поля тетрадного листа, на которых она задает тебе неразрешимые вопросы.
И все-таки Реймеру было неловко притворяться, будто он прочитал все книги, которые она ему подарила; он ломал голову, как ее остановить. Еще он был бы не прочь, если бы она перестала расспрашивать его о книгах, которые он якобы прочитал. Вот бы она была как прочие учителя: когда он осенью здоровался с ними у “Вулворта”, они таращились на него безучастно, точно за считаные месяцы начисто позабыли о его существовании. Реймер боялся, что старая леди Пиплз, напротив, не забывает ничего и никогда – и его забывать не намерена.