Сашко Обабко, ни слова не говоря, вскочил со скамейки и кинулся к морю, с разбегу бросился в воду и с ожесточением забарабанил руками и ногами по воде. Вскоре он взобрался на волнолом. Мареев видел фигуру друга, сидящего на камнях с опущенной головой. Спустя полчаса Сашко вернулся к скамейке и тихо спросил:
– Сева, ты мне правду рассказал или выдумал эту историю?
– Правду, Саша! Марина прилетала на Сахалин со своим отцом. Отец настоял, чтобы она вернулась с ним в Улан-Удэ.
– Так не должно было быть, Сева! Почему ты не полетел вслед за ней в Улан-Удэ? Почему не вернул её?
– Летал. Спустя год я по пути в Киев заезжал в Бурятию. Но ни Марины, ни её семьи не нашёл. Соседи сказали, что они все переехали то ли в Москву, то ли в Ленинград.
– А Мишка? Как его судьба сложилась?
– Карьера Миши на флоте не задалась. Гордый и вспыльчивый был, но справедливый. Инспектор отдела кадров обидел его, как-то нехорошо отозвался об одесситах, а Миша ответил. Слово за слово, Миша и заехал наглецу в рыло. Вынужден был уйти из пароходства. Уехал в Москву к родителям, заочно окончил Ленинградский кораблестроительный институт. Стал довольно известным в профессиональных кругах конструктором подводных лодок. Но всю жизнь мечтал о море. Очень хотел вернуться на капитанский мостик. Погиб Мишка двадцать лет назад. Машина сбила его у метро, водитель пьяный оказался…
Обабко стукнул кулаком по коленке:
– Ну как же так, как же так?! Вот судьба! Так не должно было быть!
– Впечатлительный ты уж очень, Сашко. Что тебе Мишка?
– А как же не пожалеть и не восхититься этим парнем? Добрая и гордая душа! Царство ему небесное. Друг верный! Даже помогал тебе в поезде с Маринкой свиданки устраивать. И что? А след Марины навеки потерялся?
Мареев какое-то время помолчал, но видя, как выжидательно и с нетерпением на него смотрит Обабко, произнёс улыбаясь:
– Марина Станиславовна в Москве. Недавно в театре встретились. Судьба? Случай?
– Как? Как это было? – всплеснул руками Обабко.
– У гардероба окликнула меня: «Севка!» Столько лет прошло… Словно пулей сердце пронзило! Кинулись друг к другу, расцеловались. Всё возвращается, всё повторяется, друг мой…
– И что? Так и…
– Так, Сашко, так! Не будем больше об этом, – поставил точку Мареев и неспешно пошёл к морю.
У воды он оглянулся и увидел Обабко, который принялся делать зарядку с приседаниями, но потом стал выделывать весёлые коленца, похожие на те, что демонстрировал на банкете после концерта на родине Мареева, в далёком украинском селе Дубовэ.
«Сашко, друже мий… участливая душа! Ишь, как за меня радуется… Не будь столько людей на пляже, так и гопака сплясал бы!» – подумал Мареев, входя в воду. Затем он повернулся и позвал друга:
– Саша, айда в море! Поплыли до волнолома!
Обабко обиделся на Мареева? Да кто в это поверит? Друзья – водой их не разольёшь! Как такое могло случиться? Хотя… Кто знает Обабко, тот скажет, что он сам никогда и никого обидеть не сможет, вот обидеться может. Душа у него мягкая и добрая. Кто видел эту самую душу? А не надо её видеть! Лицо Сашка надо видеть, глаза его! На губах всегда бодрствует улыбка, порой она там плясать начинает… Так душа отзывается на события, происходящие вокруг Сашка. И даже если события не очень, ну, например, что-то недоброе происходит, улыбка всё-таки не покидает Обабко, хотя и меняется, становится виноватой и печальной. Что это? Отклик на несправедливость, грубость окружающего мира? Чувствует душа свою ответственность за эту несправедливость, мается она, и тогда лицо Сашка приобретает вид страдальческий, но всё равно улыбчивый. И глаза! Глаза его лучатся светом неземным, нет-нет – земным светом, ярким и весёлым, но в фантастически меняющихся оттенках. Больше радости – больше яркости и переливчатости в жёлтом, белом, синем, оранжевом и во всяком другом цвете, а то и все цвета вместе взятые переливаются в глазах Сашка. Только вот чёрного цвета нет, бордового не бывает, да и от серого – боже упаси! И всяких там ядовитых окрасов не бывает, а есть всё мягкое и приятное. Но иногда случается, что печаль и скорбь затуманивают глаза Сашка… Это бывает тогда, когда жалость проникает в душу или когда ему становится стыдно… Не за себя стыдно, ибо никогда, слышите, никогда он не совершает постыдных поступков. А вот чужие плохие поступки на себя принимает и стыдится. Глаза отводит, в землю смотрит, смущается и… отходит в сторону. Вот и сейчас такой случай: с утра завтракать не стал и умчался куда-то ни свет ни заря.
