С этими словами комбат провел нас в темные недра своего низкого закопченного блиндажа.
– Михалыч, наведи-ка нам чаю пока! – бросил Лукин от входа одному из своих замов, сидевшему тут же на снарядном ящике и брившемуся опасным лезвием, глядя на себя в трехгранный осколок битого зеркала. Тот поспешно вскочил, отер грязным полотенцем мыльную пену с лица и исчез в проходе.
Комбат указал нам на лавку в углу, а сам устроился напротив, заняв освободившийся снарядный ящик. Откуда-то в его узловатых, словно ивовые корни, пальцах появился подробный план местности. Он раскрыл его и повернул ко мне.
– Гляди, лейтенант: вот железнодорожный мост, он тебе как ориентир; слева жилые дома, справа начинаются постройки, относящиеся к ремонтной станции. Сейчас там несколько наших пулеметных точек, но немцы постоянно норовят выбить оттуда мою пехоту. Их позиции вот здесь, в полуразрушенных многоэтажках, которые смотрят на станцию с северо-запада. Фрицы хотят вернуть мост, а нам нужен плацдарм за ним, и пока многоэтажки у них в руках, мы дальше за реку не пройдем. Сейчас сил на серьезную атаку нет ни у кого, но ясно, как день, что если где и начнется, то это будет непременно тракторная станция…
Я понятливо кивнул в ответ на его вопрошающий взгляд, а он, удостоверившись, что мне все ясно, заключил:
– Сейчас я схожу за Кривоносовым, попьете чаю на дорожку и будете выдвигаться.
Он резко встал и вышел из блиндажа. Пока его не было, его зам принес самовар и разлил по кружкам горячий, дымящийся чай. Мы взяли каждый по кружке, и, довольные радушным приемом Лукина, слегка повеселели.
Юсупов хотел было занять нас очередной байкой о своей предвоенной одесской жизни, одной из тех, что он всегда травил перед выходом на серьезные задания, но в этот момент из-под брезентового полога показалась коренастая фигура, одетая в полковничью шинель. Это был Кривоносов – плотный, крепко сбитый, с черными, как смоль, волосами и прямыми, как будто сложенными из кирпичиков, чертами лица. Войдя, он молча козырнул нам, а я, признаться, даже слегка растерялся, не зная, как его приветствовать. Мои разведчики дружно подскочили и отдали ему честь, видимо, в замешательстве от его грозного вида и полковничьей формы. Я кивнул ему, не вставая, а он прошел вглубь и встал у стены, молча устремив свой тяжелый немигающий взгляд куда-то в угол. Вид его был мрачен, и мне вмиг стало очень неуютно. Тем временем вошел Лукин и, взяв из выдолбленной в бревнах ниши еще одну кружку, налил в нее чаю и протянул Кривоносову.
– На, Александр Григорьевич, хлебни на дорожку чайку.
– Не хочу, – отвечал тот, стоя к нему в пол-оборота.
Лукин печально посмотрел на мрачную фигуру, потом заглянул в кружку и выловил оттуда какой-то мелкий сор.
– Это группа лейтенанта Спицына. Будете сегодня вместе выполнять боевое задание. Все командование лежит на лейтенанте, ему ты подчиняешься полностью, понял?
– Так точно, – хмуро пробурчал Кривоносов.
– И смотри, без фокусов, что бы там ни было, понял? – на этот раз строго сказал комбат.
Кривоносов вытянулся по стойке смирно и уже совсем другим голосом громко выпалил:
– Есть, товарищ майор!
– Вот так-то, – удовлетворенно хмыкнул Лукин и обратился ко мне:
– Пока твои бойцы чай допивают, пойдем-ка перекурим.
С этими словами он повел меня наружу. Там, в траншее, комбат достал расшитый бисером кисет с махоркой и сказал очень серьезным тоном:
