Поднялись на третий этаж. Каждая ступень давалась всё труднее, а последний пролёт я уже полностью висел на шее водителя и давил боль, стискивая до предела зубы. Перед глазами плыли круги. Может, и темнело, но в тусклом свете закопчённых ламп этого было не разобрать.
Даная распахнула дверь, прежде чем я нажал на звонок.
– Ваня! Сколько я тебе говорила не бродить по притонам!?
Я был уверен, что она меня ждала. Это её главная черта – знать всё заранее. Даже когда в седьмом классе я вручил ей пожухлый букет тюльпанов и пригласил в кино, она рассмеялась. Сказала, что пойдёт, но уже в кинотеатре я встречу свою судьбу. И ведь права оказалась. Катя сидела рядом, и весь сеанс мы проболтали о всякой всячине. Не помню, что за фильм тогда шёл, но никогда не забуду, как экран отражался в её глазах. Как на щеке, на шее её игралось зарево взрывов. Даная не обиделась ни на секунду, но я долгие годы выпрашивал её прощения.
Так же она предсказала и Катину смерть. За месяц до того самого дня она позвонила и через слёзы просила её не лететь в командировку. Отговаривала, как умела, но Катя не согласилась. Либо карьера, либо вера в гадалкины сказки. Так стоял вопрос. И Катя выбор сделала. Кто бы мог её винить? Но я винил. Я слишком хорошо знал Данаю. Даже когда та поселилась в квартале проституток и перестала одеваться, я единственный был уверен в её здравомыслие. И Катю я винил за вечное неверие. Только что могло это изменить?
– Не угадала ты, мать. Не в притоне, а в кафе, – ответил я с ехидной улыбкой.
– Да? – Даная задумалась и между прочим добавила: – Значит, это в другой раз будет.
Я ввалился в квартиру без спроса и не ожидая приглашения. А водитель застыл на месте. Он с открытым ртом рассматривал упругое тело Данаи, и ей это нравилось. Сладкая победа маленького безумия.
– Ты не пригодишься. Иди на кухню, – велела она ему. – Не забудь поздороваться с Зешей. А ты, Ваня, иди в гостиную и раздевайся.
Я прошёл в небольшую комнату с пузатым телевизором и лесом горшочных цветов. Из-за этих джунглей воздух здесь был таким же влажным и тяжёлым, как в гуще экваториальных зарослей. От него голова закружилась ещё больше.
Я стянул с себя куртку, осмотрел её. Пули прошли между пластин. Обидно даже. Зря, получается, я эту тяжесть таскал.
Следом снял рубашку. Бросил на пол и свалился сам на диван перед телевизором. Между фикусом и филодендроном.
Даная шуршала за дверью.
– Здравствуйте, Зеша, – прозвучал за стеной растерянный голос водителя.
Он не понимал, с кем говорит и зачем. Стоило ему объяснить. Речь шла о фонаре за окном. О его плотном жёлтом свете, проскальзывающем через распахнутую форточку. Даная уверяла, что он живой, и рассказывала, будто однажды понесёт от него спасителя. Никто не мог представить, как это должно случиться. И никто в это не верил. Кроме меня. Даже самые дикие небылицы, сказанные Данаей, сбывались. Глупо спрашивать, как оно случиться. Всё равно не угадаешь.
– Лежишь уже? Хороший мальчик. Сейчас я буду делать тебе больно, – она принесла несколько пыльных банок и пакет с красной смесью. – Не думай, что мне это не нравится, но кричать я тебе не позволю. У нас в соседней квартире дети маленькие. Так что пожуй вот это.
Даная без спроса сунула мне в рот ложку вязкой горькой жижи, от которой замутило с новой силой. Я попытался выплюнуть её, но не смог. Она стекала по горлу, наполняла желудок приятным теплом. А через секунду по всему телу пробежала волна. Начало покалывать в пальцах ног, потом выше. Дошло до шеи. И только тогда я понял, что не могу пошевелиться. Боль не утихла, даже наоборот, как будто усилилась. Хотелось прижать рану рукой или хотя бы повернуться поудобнее.
