– Замолчи, дурак! Или умом спорушился? Как смеешь с царём говорить! – вскричал Иоанн, решительно хватившись за меч.
Но в тот же миг всхрапнул под ним конь, вздыбился – и выпал из седла государь на колени. Шапка слетела, откатилась в сторону. Конь же, испугавшись, едва не ступил на ездока, но успел отшатнуться. Дыша ненавистью, вскочил проворно на ноги Иоанн, и был взор его лют, как казнь. Малюта к нему тотчас подоспел, услужливо шапку подал, охая и ахая, принялся отряхивать царскую шубу.
Ужас объял псковичей: «Господи помилуй! Сейчас покатятся наши головы царю под ноги!» Готовые оговорить самих себя, от мала до велика упали они на колени перед самодержцем, страшась его судейства.
А юродивый, не обращая внимания на разгневанного государя, знай себе, подпрыгивал да лепетал беззубо:
– Если ты, царь-батюшка, возложишь руку хотя на единого из жителей, то Всевышний поразит тебя самого своею молнией!
Метнул Иоанн взгляд на безумца, но, к необычайному изумлению стоявших перед ним перепуганных людишек, не отрубил ему голову, а лишь погрозил пальцем, мол, смотри у меня! А затем крикнул, обращаясь ко всем:
– Кого прощаю, того уже не виню. Стойте крепко за веру православную и благословляйте государя, Богом избранного!
И прокатился по толпе вздох облегчения: удержал свой гнев самодержец, видать, посчитал обличения юродивого за глас Божий…
Только опричники столы опрокинули, все дома вверх дном перевернули и Псков пограбили. Людям же ничего дурного не сделали.
Как царь по палатушке похаживат,
Царь да выговариват:
«Ай же вы князья и бояре думные,
Вельможи, купцы богатые, поляницы удалыя,
Сильные, могучие богатыри!
Все вы у меня на честном пиру,
Все вы у меня пьяны, веселы,
Все вы у меня похвальбами похвалялися.
Я, как царь, похвастаю:
Повывел измену из Казани, Рязани я, из Астрахани,
Повывел измену из Чернигова
Да повывел измену из Нова-города,
Как повыведу изменушку из каменной Москвы».
Облачённый в одежду из золотой парчи, подбитой соболями, Иоанн сидел посреди бояр в Грановитой палате, и вельможи убеждали его, не теряя времени, направить войска в Тавриду[50].
Рядом с самодержцем всея Руси находился и второй царь – касимовский. Одетый в наряды потомков Пророка – роскошный зелёный халат из самого тонкого шёлка, шитый серебром и золотом, голова завёрнута в чалму, тоже золотую, с богатым ножом за поясом и огромным перстнем на правой руке, Саин-Булат вызывал невольный трепет у именитых московских сановников. Ещё недавно бросавшие косые взгляды на молодого хана, на этот раз они приязненно[51] улыбались ему и кланялись. Иоанн же, видя близ себя верного ему человека, был весьма ободрён и утешен этим.
Слушая споры, задумчиво глядел Саин-Булат на пустующие места. Никогда ещё Боярская дума не была столь малочисленной! Недавние любимцы государя: конюший боярин Иван Петрович Челяднин, казначей Фуников, печатник Висковатый казнены были прилюдно, замучены до смерти на торговой площади как соучастники новгородской измены. Вместе с ними приняли лютые смерти и соумышленники: члены их семей, дьяки, дети боярские и многие подьячие. Всего триста человек… С нещадностью, самовластно выводя предательство с русской земли, полагал царь, что творит правосудие…
Тут поднялся воевода Семён Шереметев, сражавшийся с крымским ханом близ Святых гор, Донца и Тулы и наводивший ужас на его рать, и, грузно поклонившись до земли, сказал:
