– Что?
– Работая литературным секретарем, не остается времени писать стихи. А я ведь все – таки поэт.
– А я на вольных хлебах, живу так сказать на гонорары, – тихо и не совсем убедительно изрек Есенин.
Мариенгоф пристально взглянул на него.
– Что платят плохо?
– Да, не очень, – согласился Есенин.
– Надо свое издательство открывать, – уверенно произнес Мариенгоф.
Потом спросил:
– А где проживаете в данное время?
– На Воздвиженке в ванной комнате…
– Где?
Есенин расхохотался:
– Проживаю вместе с Клычковым. Так вот я себе выбрал ванную. Там тихо и спокойно, и мыться можно часто.
– Не поэт, ли Клычков?
– Именно. Сергей Антонович. Но называем мы его Антоныч.
– В здании Пролеткульта, что ли?
– Да рядом. А вы где?
– В гостинице временно у родственника.
Молча, выпили чаю. После этого Есенин встал и, слегка поправив у зеркала, волосы заметил:
– Видимо не дождусь Еремеева. Я и так, задержался пора идти, надо новые стихи сочинять.
Мариенгоф протянул руку и усмехнулся:
– Это верно. Нам поэтам надо писать стихи. Ну что же не говорю, прощай, а говорю до свидания. Приходите через неделю поговорим о многом. В том числе о новом литературном направлении, который мы организовываем с Вадимом Шершеневичем. Знаете его?
– А как же. Разве можно не знать бывшего знаменитого футуриста, который когда – то дружил с Маяковским.
– Так вот он придет. Обсудим наши стихи и насчет журнала тоже потолкуем. Мы с ним выпускаем сборник под названием «Явь». Еремеев обещал помочь. Дадите стихи?
– Дам. Только давайте Анатолий будем обращаться к друг другу на ты. А то как – то совсем официально, получается, – попросил Есенин.
– Сам хотел предложить, – засмеялся Мариенгоф.
* * *
Есенин ушел, и Мариенгоф вдруг некстати вспомнил о мужике, который торговал сиропом. И стало ему неприятно.
Ведь глаза сверкали у того человека искренней ненавистью.
А почему? Только потому, что прилично одет? Что – то не очень ладное происходит ныне со страной.
Злобой что – ли наполняются сердца людей? А было бы у него оружие, интересно застрелил бы? Может и так.
«А я бы мог»? – сверкнула нехорошая мысль в голове. И тут же немного цинично ответил себе: «да мог».
Ведь если тебя собираются убить, то и ты должен уметь это сделать.
Вот отец, погиб три месяца назад от шальной чехословацкой пули. Получается, тоже злобой кипели сердца этих проклятых чехов.
Да конечно они не целились именно в него, но если бы, не устроили пальбу, то отец был бы жив.
Когда Есенин вернулся к себе в квартиру, Клычков удивленно спросил:
– Ты где был Сергей?
– А что?
– Зинаида приезжала, хотела тебя видеть. Я думал, ты знал, что она должна приехать.
– Не знал, – ответил Есенин. – С дочкой была?
– Нет, – качнул головой Клычков. Сказала, что Татьяну у матери оставила, и еще сказала, что сразу обратно и уедет.
– А что спрашивала?
– Денег хотела. На дочку то деньги ведь нужны.
– Ну, вот дела, – потер задумчиво лоб Есенин. Интересно, почему телеграмму не прислала. Или в Орле почтамта нет.
– Я дал ей двадцать тысяч, что у меня было.
– Спасибо тебе Антоныч. Я должен скоро гонорар получить за книжку стихов тогда и сочтемся. Ты понимаешь, встретил утром Городецкого: он из Питера приехал. Так он стал меня пивом угощать. Про Блока рассказывал, что он поэму интересную написал про революцию. А потом поехал я в издательство ВЦИК, чтобы с Еремеевым поговорить, но его не оказалось на месте.
– А о чем Коненков просил тоже забыл?
