– Не хочет? – улыбаясь, переспросил Бруно. – Но отчего же? Красива, умна, крепка. Чего же еще надо мужчинам?
– Они не желают спать с рыцарем, им нужна женщина – мягкая, кроткая, с голосом, подобным журчанию ручья, с белыми руками и лебединой шеей. Ничего этого у меня нет. Однажды некто вздумал посмеяться надо мной, сказав, что мне никогда не стать матерью, потому что кладбище не родит детей. Я выбросила наглеца в окно, и он упал в грязь, рядом со свиньей. Другой пожалел, что у него дома нет лестницы, которую надо подставлять всякий раз, когда ему захочется поцеловаться со мной. Я подняла его и повесила на бычий рог, что торчал в стене. «Теперь не нужно искать лестницу, – сказала я ему, – тебе стоит только позвать меня, если только мне придет охота подойти». Так он и провисел до тех пор, пока рог не обломился. Больше желающих не нашлось. Да и что за мужчины, если я тащу двух подмышками, как гусят. Мне подошел бы такой, как Ноэль. Но он мой брат, и в этом вся беда.
– Увы, папский указ запрещает браки до пятого колена, – кивнул епископ, загадочно усмехнувшись при этом. – Однако пап много, любой из них может отменить такой вердикт, во всяком случае, сделать исключение.
– Для этого, отец, надо снискать благорасположение папы. Между тем, то, что творится нынче у святого престола, скорее вызывает желание дать первосвященнику хорошего пинка под зад.
– Увы, Агнес, дочь моя, ты права. До меня доходят слухи о беззакониях, творимых папами: о грабежах народа, бесчисленных оргиях с потаскухами, которых каждый вечер приводят к ним во дворец. Особенно этим прославился нынешний, Бенедикт. Вообрази, он стал папой в двенадцать лет! Понятно, всеми делами Латерана заправляют вельможи, которые чувствуют себя хозяевами, ибо это их ставленник.
– Щенка, кажется, устраивает такое положение дел?
– Еще бы! Пиры и веселье не утихают во дворце, а каждую ночь в постель папе кладут новую шлюху.
– И это глава христианства! – в сердцах воскликнула Агнес, вскочив с места. – Что же это за религия такая, если наместником Христа является желторотый птенец! Клянусь, я лично стащу его с трона, чего бы мне это ни стоило! И ты еще спрашиваешь, отец, отчего я стала воином? Я отвечу тебе. Во-первых, чтобы однажды ворваться в папский дворец на плечах солдат, которых я буду вести за собой. Во-вторых, я готова убить любого, если увижу, что он причиняет зло тому, кто не может защитить себя. Всё кипит во мне, если я вижу вора, что крадет у нищего последнюю монету. Кто же заступится за обиженных, кроме рыцаря? И могу ли я быть кем-то другим, если не воином с копьем, мечом и железной рукой, творящей правосудие! Таким был мой дед, и такой родила меня моя мать!
– Будь иначе, мы никогда бы не встретились с сестрой, – подошел ближе Ноэль и рассказал епископу, что произошло близ Страсбурга.
– Как вы не убили друг друга, диву даюсь, – покачал головой граф Дагсбург. – Ведь стоило вам обоим метнуть копье, и…
Ноэль засмеялся и, поймав удивленный взгляд епископа, пояснил:
– Рыцарь поступает так лишь в том случае, когда уверен, что перед ним враг, например, на поле битвы. При встрече с соперником, как произошло у нас, он не бросает копье, а ломает его в поединке. Потом вынимает меч. Таковы законы рыцарства в Германии. Похоже, монсеньор, во времена вашей молодости было по-иному.
– Понимаю и рад, что на месте одного из вас не оказался сарацин. Тому не знакомо понятие чести, он мог пустить стрелу или бросить пику.
