– До какой же степени надо не любить свой народ, чтобы допустить такое осквернение его святыни! – воскликнул Ноэль. – Это я о епископе, монсеньор. Да и как можно было выдвигать иноземца на место главы города! Разве это не прямое оскорбление самих горожан? А мечеть? Возвести в христианском городе мусульманский храм! За такое преступление следует выкалывать глаза, обрезать уши и носы, отрубать кисти рук и ног, а потом сажать на кол!
– Наш император воздал по заслугам вероотступникам, – ответил Бруно. – Их пример показал иным нерадивым градоначальникам, как следует беречь христианские святыни. Отныне народ будет решать, кому править их городом. Так постановил император, и в этом я вижу указующую длань Христа.
– Слава императору Конраду! – И Агнес, вытащив кинжал, поцеловала у него перекладину, символизирующую крест.
– Долгие лета королю Генриху – его сыну и моему брату! – подхватил молодой граф, вытащив свой кинжал.
– Как, Ноэль! – округлил глаза епископ Бруно. – Наш король Генрих твой брат? Как же это? Объясни-ка мне, я должен понять… Но, дети мои, – неожиданно заулыбался он, поднимаясь с дивана, – надо признаться, я допустил оплошность. Вам следует вначале переодеться, умыться с дороги, принять трапезу, а уж потом вести разговоры. С этого и следовало мне начинать. Ну не старый ли я осёл, совсем выжил из ума.
– Этому есть объяснение, монсеньор, – встал на его защиту сын Эда, – ведь вы встретили свою дочь. Какой же нормальный человек после такого потрясения не потеряет рассудок?
– Ты прав, мой мальчик, – обнял его за плечи епископ, – известие и в самом деле ошеломило меня. Но мы тотчас исправим это.
Он схватил со стола колокольчик и позвонил.
Вошел служка, за ним еще один.
– Поручаю вам этих двух благородных рыцарей. Они с дороги. Займитесь ими и делайте все, как они вам прикажут. Их желания – мои желания.
Служки молча поклонились.
– Ступайте, – жестом руки отпустил гостей хозяин дома, – и, как только отдохнете, поднимайтесь ко мне. Полагаю, нам еще о многом надо переговорить.
И оба рыцаря, отвесив легкий поклон, вышли.
Утром, после завтрака, оба – брат и сестра – вошли в кабинет епископа. Агнес преобразилась; теперь никто не сказал бы, что перед ним мужчина. На ней блио – женская туника из шелковой ткани, с поясом и короткими рукавами; на голове капор, на ногах кожаные сапожки. Ноэль одет в расшитую золотыми и серебряными нитями тунику.
Епископ ждал их, стоя у окна. Он смотрел туда, где река Мозель брала свое начало – на юго-восток. Там Эльзас и замок Эгисхайм. Возможно, Бруно вспоминал родителей, весьма набожных и образованных людей, но, не исключено, и свое детство. В пятилетнем возрасте его отдали на воспитание тульскому епископу Бертольду. Но это благодаря родственным связям: его отец Гуго по отцу приходился сводным братом последнему Людольфингу[15] и после смерти бездетного короля мог бы претендовать на трон. Но знать не допустила этого. Выбрали короля из Франконкского герцогского дома – Конрада II, положившего начало Салической династии. Так маленький Бруно оказался в Туле, ставшем для него отныне родным домом.
Будучи уже каноником, в 1024 году Бруно был представлен ко двору Конрада, своего кузена, и стал служить в часовне при соборе, а после смерти епископа Туля был назначен на его место. Теперь он – глава епархии, с ним считаются, его ценят, перед ним лебезят: еще бы, ведь он двоюродный дядя нынешнего короля!
